У меня умерла дочечка

[мама Наташечки]

Зиновия, дорогая, спасибо за сообщение, за приглашение в гости. Я только приехала домой. Ездила из зоны АТО в Россию к маме(5 мая-80 лет), обратно по другому пути и потому были проблемы(нет пропуска), общалась с миром, ходила в российский храм. Периодически "накрывало",слезы, воспоминания.Молитвы спасали. Одноклассники предлагали встретиться, племянник женился, но не могу учавствовать в праздных мероприятиях. Подстриглась, вся седая(53 года), красить волосы не буду. После полугодичного траура впервые купила неяркую помаду, костюм, обувь. Анализируя свое состояние, прихожу к выводу, что голова все же не такая как была, заторможенность есть и провалы в памяти. Надеюсь, что восстановятся функции мозга.
Прошло пол года и три дня как неожиданно не стало Наташи. В какой-то степени смирилась и приняла горе как волю Божью. Но постоянно помню, читаю молитвы, как могу помогаю людям. Один из воинов поехал хоронить свою жену(рак), сразу же вернулся сам не свой. Я глядя на него, в его глаза, ужаснулась, я почувствовала, увидела глубину его душевной боли.
Царствия Небесного нашим ушедшим деткам, а нам утешения в скорби.

[Зиновия]

Леночка, здравствуйте! Спасибо, что написали. Хорошо, что смогли проведать маму, как же она за вас переживает... Мое предложение остается в силе на любой срок. Помню о том, что у вас 15-го было полгода без Наташеньки... это так мало еще и так много уже... У меня полугодие пришлось на новогодние праздники - какие уж там праздники... Иришке в ее комнате поставила серебристую искусственную елочку, которую годом раньше мы вместе украшали, да на кладбище елочку живую поставила... А через год уже в состоянии была сделать близким какие-то подарки. Это я к тому, что мы все же живем, и при этом даже не знаем, насколько мы сильные, сколько всего можем перенести. И даже помогать другим, которым трудно, у которых беда... Не зря говорят, что Господь не по силам крест не дает. Значит, выдержим - а куда же нам деваться? Держись, моя хорошая. Девчоночки наши ТАМ в безопасности и ЛЮБВИ. Обнимаю тебя. Царствия Небесного всем безвременно ушедшим, утешения - оставшимся...

[мама Наташечки]

Админ, Зиновия, всем кто помог мне в моем горе, большое спасибо! Моему горю полгода и восемь дней. Самое страшное уже случилось- потеря Наташи невосполнима. Но надо жить несмотря ни ни на что. Я знаю, что мои бесконечные молитвы, особенно до 40 дней помогли душе моей дочери. Я стала жить по-другому. Каждый день анализирую свои действия, в свободную минутку читаю молитвы. Спасибо сайту, я не покидаю его навсегда, буду захаживать и помогать. А сейчас я хочу попросить все же закрыть мою тему. Я получила достаточно утешений, чтобы теперь самостоятельно жить со своим горем. Еще раз СПАСИБО ВСЕМ!!! СПАСИ ВАС ГОСПОДИ!!!

[растерянная]

Здравствуйте, Лена! Почему-то увидела Вашу тему только сейчас... Мы с мужем живем в Донецке, здесь же , на разбитом Иверском кладбище, за забором аэропорта, моя девочка Настя. Ей было 22 года, а 12 апреля было 4 года после...(...) Живу по-другому, иногда чувствую, что очень устала жить без Насти. Очень помогло общение на форуме. В церковь стали ходить, только, когда все случилось. Раньше только на Пасху - куличи святить. Псалтырь читаю, молитвы, правда, сейчас реже. (...) Царствия Небесного Наташечке, а Вам утешения в скорби!

[наталиявладимировна]

Лена, дай Вам Бог сил. Вы можете, если захотите, уйти в дневники. У нас трудный путь, но мы, мамы, выстаиваем и выживаем. Обнимаю Вас крепко.

[Гуля мама]

Спасибо Вам за ответ, написала у себя.

[Рябушка]

Леночка ,я с вами не переписывалась ,но всегда с вами ,читала каждое письмо .Заходите на сайт поддерживайте ,а я прошу ГОСПОДА Царствия Небесного Наталье и вам
возрастать в вере .Дети живы -этого доказывать не надо ,нам только надо достичь встречи через нашу веру.

[ЛасточкаИрина]

Леночка,
спасибо за поддержку! Сил Вам и Царствия Небесного р.Б. Наталии!

[мама Наташечки]

Моя небесная ласточка Памяти моей дочери Наталии
Балуйте своих детей вниманием, почаще говорите, что любите их, хвалите и…откладывайте ВСЕ дела, когда ребенок рядом, неважно маленький или взрослый. Ведь любой из нас может в одно мгновение раствориться в небе. Иногда мне кажется, что наша жизнь давно написана с законами, отступление от которых чревато. Какие-то силы водят по жизни нас, поднимая вверх, то с размаху бросая вниз. Некто невидимый управляет нашими мыслями и действиями, что порой дивишься: «как я могла такое сказать, так поступить». Мы-гости в этом мире, скользим в нем беззаботно, вертимся в круговерти, копим деньги, тратим…И так по кругу…замкнутому.

Потом приходит горе…
Оно раздавливает, растаптывает, опустошает.
Как будто выжжена душа и вот она, живая стонет и плачет вместе с нами…
Теперь мы знаем, что душа есть и КАК она может болеть…
И только сейчас мы понимаем насколько хрупка грань между жизнью и смертью…
Мы не ожидали, что жизнь может быть такой жестокой. Мы стали другими, не материальными....
Бесцельно я бродила по пустынному, правда уютному и зеленому городку, вялая и какая-то слабая.
Близились роды, внутри жил маленький человечек и активно бился.
Раздумывала о своей судьбе, забросившей меня из далекого благодатного юга сюда, на Украину.
–«Везет же сестре, -жалела себя я, - осталась в станице, рядом родители, которые всегда поддержат, друзья детства. Дни рождения, праздники, всегда вместе. А я вырвалась из уютного семейного гнездышка сразу после школы, самонадеянная и уверенная в справедливости мира.»
Шла весна- любимейшее время, время для новой жизни всего живущего. Природа уже проснулась, цвели деревья, весело щебетали птицы, шайками бродили бездомные собаки.
«Скоро мне рожать»- все мысли были о ребенке.
В поликлинике из-за чернобыльского события было малолюдно.
Гинеколог замеряла давление: «У вас оно понижено» -недовольно проговорила она, подавая листочек бумаги с направлением в больницу.
Я подумала о том, что и ей не сладко в мире этом, счастливые люди совсем другие и они светятся.
В полночь, без пятнадцати минут, я родила.
Акушерка показала отчаянно и требовательно кричащую девочку со словами: «И у кого их вас такой нос и черная родинка под мышкой?».
Вот так и родился малюсенький человечек на земле - моя желанная радость. Привычными движениями акушерка закутала, затем переложила дитя на соседний столик, где дитя плакало, толи скучая по лону матери, толи от радости нового мира. Акушерки, у окна и о чем-то своем женском щебетали. Меня почему-то морозило, колотило. Стуча зубами, просила укрыть. Зато после я любовалась мамочками, готовившимся к встрече со своими грудничками, как на самое главное свидание в жизни. В палату всем мамочкам приносят деточек, а мне нет. Врач, дающий добро, отсутствовал.
Чернобыльская катастрофа, праздники нарушили привычный ритм. Я сцеживаю молоко, наблюдая преображение мамочек: как каждая по-своему беседует с малышом при кормлении. Только на четвертый день принесли моего ребенка. С первых секунд губки жадно ухватили грудь. Ощущения от единства со своим дитем необыкновенны и незабываемы. Я не могла ею налюбоваться, училась пеленать, рассматривала пальчики, красивые удлиненные ноготки. Восторгали черненькие волосики, подметила, что левую сторону волос словно корова языком зализала (так говорили в народе), как и у меня.

И с того времени начались новая жизнь.
Я стала мамой. Первые недели оказались не простыми. У меня прогрессировал мастит, температура понималась под 40.
Врач Сидоров, сникавший славу неплохого хирурга, почистил опухоль.
«Рожать и кормить грудью смогу?»- спрашиваю.
«Конечно, и не раз», - шутит он, напевая что-то.
Хирург любил свое дело, резал и отрезал мастерски, с великим удовольствием, и когда спустя время умер, многие в городе глубоко огорчились. Я бегала на перевязки, на молочную кухню за детской прикормкой, стирала пеленки, готовила. Мужу, заводскому термисту, понадобилось после работы изучать английский. От недосыпания и слабости вскоре пропало молоко. Бывало Наташу что-то беспокоило, и она отчаянно плакала. Тогда подключались свекры. –«Раечка, - слышался голос свекра из соседней комнаты, -а чего она плачет?»
Спустя длинную паузу он или она забирали ребенка, укачивая и напевая: -«Баю-баюшки-баюшки-баю».

В теплые, не дождливые деньки Наташа спала во дворе в красной коляске, верхнюю часть которой можно было сворачивать гармошкой. Воспоминания ныне трогательны и картина беспечно спящей дочечки так и стоит перед глазами. К весне следующего, 87-го года, мы переехали в общежитие семейного типа. Купили мебель в кредит, огромный на весь пол ковер пастельного цвета, цветной телевизор. Исполнилась моя мечта- нам установили телефон. И вот Наташе годик, накрыв стол, пригласили гостей. Таня- золовка, любившая детей, кинулась к ребенку: «А что, Наташа уже ходит?».
Первые шаги моего ребенка ровно в годик- незабываемое чудо! На ней были одеты ползунки красные полосатые импортные, которые я умудрилась купить по блату в военторге, в закрытой воинской части. Через два года я родила Сашу -братика Наташе-милого голубоглазого мальчугана, не в меру гиперактивного. Теперь часть внимания перешла сыночку. Как-то положив Сашу на диван, обернувшись, увидела Наташу рядом прыгающую. Я испугалась, поругав дочь. И, пожалуй, это время- самое лучшее и спокойное. Я была центром вселенной для детей, а они- всей моей жизнью. На зарплату мужа и мои декретные еще и путешествовали.
Начало девяностых противоречиво: одни потеряли сбережения, другие работу и мыли теперь полы, третьи процветали. Не обращая внимания вокруг мы легко, по-молодому жили и фортуна подносила прибыль. Рынок, павильон, киоски... Муж приторговывал микросхемами. Жизнь бурлила и клокотала.
Но не зря говорят мудрецы: «бойтесь, когда все идет как по маслу».
Уже не было той семьи как раньше, она незаметно трещала…
У каждого появилась своя личная жизнь.
Забрав детей, я ушла в строящийся дом, частично оштукатуренный, расположившийся недалеко от свекрови.
Там ожидали очередные невзгоды… Наташа случайно опрокидывает горячую воду на ноги, плачет, пытаясь освободиться от колгот… Через время, Саша видимо, плохо прожевал пельмени, катается по полу от боли в животе.

Из-за какой-то бешеной гонки, я и не замечала, как росли и взрослели дети. Я была мужик-баба. И надо было выдерживать удары судьбы.
Помню: доме построили бассейн для купания. Выкупанную дочь я обвернула полотенцем и на руках опустила вниз со ступеньки. Наташа смущенно-радостно делится своей взрослостью: «Мама, у меня уже волосики растут!». Вот так мимоходом выявлялись открытия.
В десять лет у Наташи воспалился лимфоузел на шее. Положили в больницу на операцию. В палате лежали молодые мамочки с детками, с удаленными лимфоузлами в самых различных местах. Казалось невозможным, что у малюток такая же беда. Хирург со следами оспинок на лице, знающая свое дело, нас обнадежила: «Не переживайте, ничего серьезного. Другие фильтры заменят его функцию». На каталке Наташу привезли из операционной еще не вышедшую от наркоза.
Смотреть было страшно как она оживала, на произвольную мимику на лице, дергание мышц.
Спустя немного времени Наташа, приоткрыв глаза, обрадованно протянула ручонки: «Мааама, ты здесь, как хорошо, что ты никуда не ушла».
Что-то защемила внутри тогда, я осознавала, что живу не так как надо, но поделать ничего не могла: я попала в капкан, под названием: бизнес. И вот сплю на трех стульчиках возле кровати своего ребенка.
«Срочно явись, - звонят из торгового отдела, -нужны деньги».
-«Да я еще в больнице, дочери сделали операцию», -оправдываюсь сквозь слезы. –
«Ничего не знаем. Это твои проблемы», - отвечает женский голос.
А круговерть все зовет и зовет к себе, она не могла без меня обойтись, и я…Чиновники изводили проверками, штрафами, налогами, угрозами. Криминал тогда сливался с властью. Кто-то поджег мои киоски. Временами хотелось все бросить и уехать.
А у Наташи так и остался безобразный шрам в видном месте, на шее.
Я старалась быть хорошей матерью: нанимала помощников, учителей. Дети занимались музыкой. Мы устраивали концерты с зрителями с цветами и аплодисментами. А потом пили чай со сладостями. У каждого была своя комната и это совсем не сплачивало так, как живущих в тесноте.
Вскоре мы втроем поехали в путешествие по Европе. В поезде, в купе с нами ехал вроде приличный, мужчина в светлом костюме. Деловито, по телефону решал какие-то важные дела. Моя полка была нижней, а у детей- верхние. Ночью воры прошлись по поезду, впрыскивая в каждое купе какое-то вещество и ограбили. Досталось и нам: из моей сумочки, спрятанной под подушкой, достали деньги. Мы спали и ничего не слышали.
Но благо, под моей полкой оставалась основная сумма.
В Словакии мы встретились с гидом и нас посадили в маленький микроавтобус, хотя обещали большой. Путешествие вспоминается с горчинкой, сидим на переднем сиденье, спинки не откидываются, дети справа и слева пытаются заснуть на моих коленях. Неудобно, каждый из них старается попросторнее расположиться, дерутся, Наташа плачет.
После поездок в сидячем положении я чувствовала себя неважно, потому особо ничего не восхищало.
Ни Эйфелева башня, ни музеи. Но когда мы попали на Диснейленд, я увидела бесконечно счастливые глаза своих детей. До того все завораживало и восхищало. Вместе мы погрузилась в мир сказочного детства. Плыли на лодке в волшебном царстве, где персонажи сказок сменяли одни других. Есть фотография, заснятая скрытным от наших глаз фотографом- мы мчимся на карусели с резким эффектом падения. На лицах детей отразился страх, переплетенный с восторгом.

По прибытию из-за границы я, на своей машине, отвезла детей в лагерь в Святогорск. И пока дети были в лагере, мне в Донецке сделал операцию, молодой прекрасный врач, с поврежденным глазом и не берущий презенты-
«Вам повезло. Мы могли бы не успеть. У вас был уже перитонит». - сообщил он.
Приехала сестра из другого города, ухаживала. Я пила соки и отдыхала. Никто не поверит, но эта операция была словно послана свыше, для передышки, я чувствовала себя словно на курорте, наслаждаясь тем, что могу спать сколько угодно, валяться в постели.
Больница оставила самые благоприятные впечатления. Пока дети были в лагере, меня прооперировали и выписали. Я села в машину и привезла обратно их домой. Есть фото где Наташа в пилотке и футболке сидит довольная в середине группы детей-подростков.
Вот так незаметно пролетало время, друзья детей толпами приходили к нам домой. Дни рождения отмечали шумной ватагой детворы А в старших классах по просьбе дочери, вывозила ее и подружек к озеру. Словом, старалась совмещать работу с материнским долгом.
Наташа мною командовала, а я и не возражала, чувствуя свою вину за то, что так мало провожу с ними времени. Я открыла кафе, затем гостиницу, меняла машины, купила квартиру.
Вкупе с судами, борьбой за свое место под солнцем, драками пьяных клиентов. Дети же периодически находились у бабушки.
Как-то дочь разочарованно, опустив губки и всхлипывая, тоскливо протянула: «Мама, не нужны нам эти деньги.» В глазах ее стояли слезы. Как же права была моя дочечка! Но почему-то, чем было больше денег, тем больше их не хватало. Да и жизнь в среде небогатых людей имела свои минусы.
У Саши два закадычных друга выкрали ключи от нашей квартиры и забрали все драгоценности. К Наташе пришла подружка в гости и кинула в сапог золото, лежавшее в вазочке на столе.
Тогда же и призналась: «Случайно получилось».
Наташа никогда не кичилась своим преимуществом среди подружек, стояла за них горой.
В ней жила необычайно взрослая и мудрая черта- не осуждать никого. Сама же оставалась кристально честной всегда.
Однажды знакомая ехала по своим делам к влиятельному человеку и пригласила меня. Нас встретил красивый подтянутый представительного вида мужчина в темном костюме и светлой рубашке с галстуком. Бросались в глаза цепкий его взгляд, излишняя подвижность, жестко проговариваемые слова. Сам его дом представлял замок, в просторной комнате которого расположился длинный стол, заставленный всевозможными яствами. Справа находился подиум с инструментами для оркестра. В этот день к нему как к высокопоставленному чиновнику на обед приходили деловые люди. Сидя за столом, за стопочкой или бокалом вина, решались чьи-то судьбы, финансовые вопросы. Уши же резали изысканное разнообразие смачных словечек во время дипломатических бесед. Но это у них вызывало улыбку и придавало аппетит. Предо мной во всей красе предстала элита, местная богема.
Совсем не это шокировало меня.
Подле изящной арки, в метре от стола, в инвалидном кресле сидел, дергаясь и будто кривляясь, полупарализованный парень. Иногда он громко лепетал, выкрикивая что-то на своем языке, на секунду отвлекая от трапезы и беседы гостей.
Было не ловко и не очень приятно, но гости старались не обращать внимания.
«Это их единственный сын, - наклонившись поближе, прошептала подруга, - а это жена,»- глазами показав на миловидную шатенку вместе с официанткой, подающей деликатесы.
Она была скромно, но со вкусом одета, волосы аккуратно прибраны, взор потуплен как у монахинь. Хозяин временами, вскакивая словно пружина, подходил к сыну и что-то нежно говорил, заглядывая в глаза, ласково прикасаясь к плечу, руке...
Ощущалась глубокая отцовская привязанность и любовь, какой-то трагизм исходил из этого. А к вечеру, провожая, на своем дорогущем джипе ВВ равнодушно демонстрировал свое хозяйство: «Это мой детский садик, это школа, это все мои земли.» У него было все: и власть и много денег. Но в глазах потухших, словно умерших отсутствовало удовольствие, радость от жизни и этих благ. И как потом я узнала, они много денег жертвовали на местную церковь, членами которой являлись и регулярно посещали.
В дальнейшем я встречала немало богатых людей, но ни одни не представлялись беспечно-счастливыми…Я понимала, что богатство- это груз, это испытание, посланное свыше.

С третьего класса Наташа дружила с Светой- смугленькой, хорошенькой девочкой. Папа ее занимался ремеслом- ремонтом обуви. Окна его мастерской выходили на дорогу.
«Как они дружно живут, собираются вместе всей семьей, в выходные накрывают стол, шутят, хорошо у них, - тоскливо с какой-то глубокой печалью делилась дочь, - мы пресытились икрой, а они готовят классную фасоль и сами делают сыр».
Я соглашалась, но так и не нашла ту золотую серединку, совмещающую бизнес и семью.
В детстве Наташа была моим хвостиком. Всегда она должна была знать где я. И где мы не были, глазами искали друг друга, а когда взгляды перекрещивались, мы успокаивалась.
Я переживала о том, что, когда умру, дети будут страдать.
Потому настраивала к спокойной реакции: «Не надо особо горевать, ведь смерть родителей - это естественный процесс».
На что она как-то ответила спокойно, словно зная, что так и случится: «А я и не буду тебя досматривать и хоронить».

Дочь понимала язык зверей и птиц.
Помню в один из морозных зимних дней, она позвала меня: «Идем, я покажу тебе что-то».
Выйдя на крылечко, мы эмоционально наблюдали, как заботливая Мура, прячет своих котят: схватив за шкирку одного из них, карабкаясь по частично оледеневшей алыче, совершает опасные прыжки на крышу пристройки, затем на крышу выше и наконец попадает в скворечник, предназначенный для вентиляции чердака. Когда жили у нас гуси, Наташа наблюдала за трогательными отношениями гуся и гусыни и вновь, оживленная, подозвала меня для обозрения: гусь клювом хватал корочку хлеба, относил за метров 10 в корыто с водой, замачивал его и только затем отщипывал. Когда мы гуляли по лесу, она, смеясь, подвела меня к норке, из которой выполз черненький детеныш хомячка.
Я взяла в руки, он оказался мягким бескостным. Этот малюсенький комочек отчаянно вырывался и возмущенно громко пищал.
Со словами: «Иди к своей маме. Она исходилась бедная, переживает за тебя,» -отпустила его. Из леса мы выехали, когда стемнело и Сема, наш кот, испугавшись шорохов, забился в кусты терена. Опечалившись, уехали без него. Но следующий день вернувшись в тоже место, кличем: «Сема, Сема!». Из зарослей, жалобно мяукая и треща сухими веточками, выскакивает Сема. Теперь эти милые случаи вспоминаются с грустью.

Пришло время и Наташе выпорхнуть из гнездышка. И на легковой машине, собрав вещи, отвезли ее в Киев на учебу. Как обычно немногословная, она скромненько сидела на заднем сидении и глядела всю дорогу в окно. Наступил самостоятельный период ее жизни. Но невзгоды так и сыпались на нее.
Бабушка Наташи, приехавшая в гости, обвинила девочку, с которой снимали квартиру, в краже денег.
Через время звонит, всхлипывая: «Я оплатила наперед, а хозяйка выставляет вещи за двери, -ей заплатили больше». Я не поверила, подумала, что Наташа нагрубила ей.
Вновь звонит и так просящее просит: «Ну мама…»- я поняла, что ей очень тяжело.
Бросив все дела, примчалась, вещи Наташи действительно были на площадке.
Потом закончил школу Саша и тоже приехал в Киев, тогда мы сняли двухкомнатную квартиру: неуютную и обшарпанную.
В зале одна стена была заставлена пыльными книгами. Хозяйка грустно говорила, что это книги ее покойного мужа и доставляют ей боль. Спустя время Наташа подобрала собственную квартиру в дивной парковой зоне, окна зала выходили на озеро и
зеленую лужайку, где летом на траве располагался для отдыха народ. В озере плавали утки, рыбаки ловили рыбку для котов. Гуляли мамы с колясками, бегали спортсмены по тротуару, катались велосипедисты. Я сделала в ней к началу сентября хороший ремонт. Наташа свою комнатку обставила аскетически. В левом углу от двери расположила односпалку, грубоватую и массивную, крашеную под темный дуб. Слева от окна, которое выходило на лоджию, установила плетеный из лозы туалетный столик. А напротив кровати, громоздилась этажерка из бамбука. На ней Наташа поместила стеклянный домик с живым пауком.
Вместо люстры повесила фонарь из разноцветных стеклышек.
Начало учебы у дочери шло гладко, она звонила и взахлеб делилась: «Представляешь, так классно и легко сдала зачет и экзамен!». Затем наступила пауза и она замолчала. Оказалось, преподаватель не ставил зачет бесплатно. А в

Наташе отсутствовала гибкость в улаживании конфликтных ситуаций. Я не поверила, вся в тревоге, примчалась. На ступеньках универа стайка студентов весело чирикала, кто-то курил.
Одна девушка с возгласом: «Кто к нам пришел!»- кинулась навстречу и вытянув губы в трубочку поцеловала Наташу. От неожиданности та зажмурила глаза. Наш куратор что-то говорил вокруг да около, пряча глаза взял деньги и поставил отметки в зачетку. Но теперь у дочери исчез порыв к учебе. Трудности, обман совсем не укрепляли ее дух.

И к сожалению, у нас не было духовника, который подсказывал бы выход из не решаемых самостоятельно проблем.
В основном же Наташа была моим повторением. Когда шутя я спрашивала: «И в кого ты такая пошла?»- Она отвечала: «В тебя!» Боясь разбаловать, я повторяла: «Помните, что сегодня все у вас есть, а завтра может быть ничего.
«В квартиру к детям приезжало много народа, в Киеве у них были свои дела.
Наташа добрая, бесхитростная любила им помогать. Охотно водила в Киево-Печерскую Лавру, провожала в поликлиники и больницы. Наташин дедушка брал ее под руку и так она сопровождала его. Ему уже было за восемьдесят, он плохо ходил, ноги отказывались слушаться. Но все искал какие-то диски с песнями из детства, молодости.
Поселилась на зимний период Галя- дочь знакомой, потом неожиданно привезла кота и своего жениха. Она варила первое в большой кастрюле и поставила на каменную столешницу, которая лопнула. А кот пометил дорожную сумку и запах держался еще много лет. Ночью мне звонит, запыхавшись Наташа: «У нас прорвал шланг под раковиной, я побежала к жилищной конторе, думая, что есть дежурные, но он закрыт, а вода заливает полы. Она набиралась опыта в разных местах.
В кинотеатре, кафе, в магазине по продаже йоговской атрибутики. Всюду ей нравилось, ее ценили и названивали, прося вернуться.
Но Наташу мучал и изводил ненавистный герпес, часто высыпающий на губах. Она было ходила к какому-то известному профессору. Лечилась. Доктор сказал: «Лечение- длительный процесс» и спустя время она отставила попытки лечения. -«Наташа, -спрашивала я, беспокоясь, -почему не работаешь?» Со слезами отвечала: «У меня опять герпес высыпал»
Когда я приезжала, она брала билеты и водила по театрам, выставкам, в зал органной музыки. Помню в одном из театров, нарядно одетые зрители, поднявшись из красных бархатных кресел ликовали: «Браво!», не отпуская артистов. В другом театре Наташа привела на современную постановку. Пьеса показалась с пошлинкой и в самом начале мы ушли. В нашу киевскую квартиру переехал друг сына- Артем. Наташа к нему относилась с уважением: «Артем поехал в Китай. Мы с Артемом моем окна. Артем таакой целеустремленный.»- делилась Наташа. Но подпускать к себе близко никому не позволяла. Знакомые попросили приютить американца. Учитель английского языка осмелел и стал водить в спальню учениц, приставать и к Наташе, которая его мигом вытурила, вернув деньги. Потом я увидела ее форму кимоно. Палку для борьбы и кроссовки для занятий. Наступила весна 2014-го года. Когда у Артема появилась Маша- шумная девочка, которую родители учили за границей, Наташа позвонила мне и сообщила, что собирается приехать ко мне в А-к. Я обрадовалась и ждала ее как хозяйку гостиницы.
Я наблюдала как Наташа в новенькой стильной курточке вышла из такси и забежала в дом. Ей частенько говорила: «У тебя неплохой вкус, все покупаемые вещи хорошо сидят на тебе». Но к любой похвале она относилась абсолютно равнодушно. Гостиница официально была на ней. Наташа управляла, поселяла и мы там же жили. Она уже побывала в разных странах и никуда пока не рвалась. Меня же охотно отпускала в частые разъезды, наводить порядки в нажитом хозяйстве, но спустя малое время торопила обратно: «Ты, когда назад вернешься?» Накануне Дня ее рождения, когда по каким-то делам, я была во дворе, в голове появилась четкая информация: «больше никогда ты не будешь отмечать Наташин День рождения». «И откуда такая чушь взялась?»-подумала, удивляясь. А в висках застучали какие-то молоточки. Крымская волна с референдумом перешла в наш регион. Наташа потянула меня на него. Не представляя последствий, мы радовались оживлению людей.
Мир менялся, в центре я видела группу людей, записывающихся на войну. Кто-то нес медикаменты, консервацию на блокпосты. В город стреляли, кого-то ловили. Пули пробивали стекла внутри квартир. Автоматная очередь пронзила спину сына нашей учительницы по русскому языку. Виртуальная война в войнушки превратилась в страшную реальность. Люди были напуганы. Недалеко слышались залпы градов, артиллерии. В стороне Горловки стояло зарево. «Наташа, прячься и не подходи к окну»- волновалась я. Она отмахивалась и это меня пугало. И вот появились первые беженцы. Поселилась красивая белокурая жена ополченца. Слыша громкие бахи, она плакала и пряталась в подвале. Когда они отступали, муж - видный мужчина с отрешенными глазами, увез ее. Происходила жестокая трагедия людей, вмиг оказавшимися в пекле и затем оставшихся без ничего. Пропавшего журналиста из Волыни, Наташа узнала по фото, у нее была хорошая зрительная память: «Да, это он жил у нас».
Как-то одновременно не сговариваясь, мы поселили бабушек из Горловки, которым негде было жить, только одну из них я привезла из Констахи. Иногда прослеживалась между нами необъяснимая связь, совпадали мысли и поступки. Она увлеклась психологией, и все поселяющиеся жильцы охотно делились с ней своими невзгодами, ее удивляло: как, казалось бы, такая ерунда может людей беспокоить? Человек не видит сам своего пути и простоты решения проблемы. «Ты тоже увлекалась психологией? Тоже интересовалась луной?» - спросила как-то. «Да, меня досаждали зажатость, боязнь камеры, выступления на публику»- перечисляла я свои комплексы. Наташа молча и как-то недоверчиво слушала. Это была уже не та Наташа. В ней ощущалась глубина и какая-то тайна, словно ей было ведано больше чем мне. Как-то в один из летних деньков мы встретились во дворе, и я задала тревожащий вопрос: «Галя сказала своей маме, что у тебя жуткая депрессия? Это так?»- Наташа промолчала. Мы стояли под семейной тройкой берез, на которых уже распустились почки и появились сочные блестящие листики. Затем посыпались ее вопросы: «Какие мы с Сашей были?»- Я улыбаясь отвечала: «Хорошие, спокойные, каждый занимался своим делом. Саша брал машинку и со звуками:» жжж», возил ее по подоконнику, представляя себя великим водилой. Ты брала книжонку в руки и погружалась в мир сказок. Вы никогда не бились в истерике как некоторые дети, требуя игрушку». Она внимательно слушала, искоса поглядывая и как-то таинственно улыбалась: «Помнишь, когда-то мы гуляли втроем, Саша прикоснулся к какому-то проводку в траве и закричал от удара током?». Был теплый летний денек, многое припоминалось, но как-то все это было необычно. Потом Наташа погрузилась внутрь себя и ей захотелось поделиться о тревожившим и не дающим покоя: «А я вот обижала д.Пашу твоего, обливала грязной водой, когда он мыл машину. И это я тогда обидела собачку Федьку.» «Да ты ж не хотела», - пытаюсь успокоить. Опустив глаза, она выдыхает: «Да неет». И почему-то зардевшись от волнения, проговорила: «Ко мне в комнату залетел голубь!» Все меньше оставалось в жизни Наташи тех, к кому она могла бы прийти и просто посидеть. Как и я, в молодости, она не прощала лжи, жгла все мосты с обидчиками. У отца появилась женщина. Дочь как-то звонит и говорит: «Я стою во дворе у папы и не могу попасть в дом». Бабушка, к которой Наташа была с детства привязана, после сделанной операции внутри черепа, стала совсем другой. Иногда Наташа приходила ко мне в комнату: «Я полежу с тобой». Как-то она прилегла рядышком, на животе, одетая, и рассматривая вышитую нитками новогоднюю зимнюю картину спросила: «Ты уже закончила?»- спрашивает. -«Да нет, посмотри, вот тут еще немного осталось». Потом, когда она присела на край кровати, я взглянула на нее: - пригорюнясь, предо мной сидела дочечка с глазами столетнего человека. Стало тревожно и как-то не по себе. Холод подступал внутри и из глубины поднималось давно поселившееся чувство тревоги. Наташа уже жила в двух мирах. Кто-то готовил ее к чему-то главному. И жизнь ее уже плавно переходила в другое измерение.
Если в мирное время контингентом гостиницы были деловые люди, теперь-военные, беженцы. Поселяла в основном Наташа. Прибыли бойцы, для которых война- это как азарт для охотника. Хвастаясь экипировкой, с удовольствием показывали ее предназначение- убивать людей. Какой-то штык-нож имел много секретов. В один из летних дней, дочь залетела в дом: «Пьяный во дворе хотел меня взорвать!». Я выскочила. В середине двора еле стоял парнишка, ноги его были расставлены, на плече косо перекинут автомат и двумя руками он держал гранату. Глядя на меня мутными глазами, еле выговаривает, заикаясь: «Почему она так со мной разговаривает? Почему не пускает поселиться?». Подбежавшие такие же пьяные по моей просьбе увели его. Затем Наташа отказалась впускать руководство батальона, который в народе прозвали карательным. Вновь она меня попросила пойти разобраться с угрожающими ей людьми. «Они хотят меня расстрелять»- спокойно сообщила, зайдя в дом. Я вышла. В беседке сидели экипированные люди- добробаты. Оказывается, Наташа, как обычно прямо, высказала все, что думает о них: «Вас никто не приглашал, тут вас не любят и зачем вы нужны, без вас справятся!» Повышенным тоном старший стал возмущаться: «Вы знаете, что мы можем у вас все забрать, этот дом в том числе. Мы не мылись много времени. Жили в посадках. Ночевали в кустах»- перечислял он, словно мы были виноваты в этом. Я попыталась успокоить, загладить ситуацию. Он самодовольно улыбался, не пряча испорченные зубы. Бойцы покупались, покушали, мы побеседовали мирно, хотя имели диаметрально противоположные взгляды. Они верили в мощь одной страны, я- другой. «Самое страшное - это звонить матери убитого сына»- произнес задумчиво старший. Когда они ушли, Наташа спросила: «Ну и что они говорили?». -«Да вот, передали для тебя коробку конфет».
Как-то попросилась переночевать группа растерянных не желающих воевать солдат. Словно вышедшие из ада, почерневшие, в камуфляже, опустивши головы, они стояли молча в холле. Я принесла полотенца и видела, как схватив друг друга в охапку, рыча катались они на застеленных светлыми покрывалами кроватях. Никогда в жизни я не слышала такой гаммы радости вперемежку с рыданиями. Потом прозападные воины достаточно укрепились в городе и стали беспредельничать. Из-за пьянства вооруженных людей всюду что-то происходило. Поселяясь, вояки всегда обещали примерно себя вести. Но вечером они напивались, дебоширили с девками, которых завораживало оружие. Я была в Киеве, когда ночью Наташа мне позвонила: «Что делать: вояка спит, закрылся внутри, его приятели хотят выломать двери. А в соседней комната шесть человек шумят, жгут свечи, курят, дым слышен по всему дому.» Через полчаса вновь звонок: «Это ты вызвала наряд?» -«Да нет, отвечаю.» Так и осталось загадкой как комендатура узнала о беспорядках своих воинов. Мы привыкали к летающим прямо над крышами самолетам, залпам орудий, заревам от сплошного стреляния, случаям: кто-то подорвал себя, там женщина вышла на балкон и ее сразил снайпер, больницы были переполнены ранеными и искалеченными. Страна становилась какой-то чужой. Кому-то хотелось крови, и никто не собирался прекращать братоубийство.
В конце октября по делам я прибыла в Ялту и жила в одной комнатке с девочкой тоже из Донбасса в добротном, но запущенном здании санатория. Заболев гриппом и женским кровотечением, с температурой, в основном лежала и слушала как девочка часами болтает с мамой, оставшейся там. Звонит Наташа, настойчиво требуя приезда: «Я устала, приезжай!» Никакие объяснения и оправдания не помогали». Ну что, ты едешь?» «Да, - отвечаю, - мы сейчас проезжаем по узкой севастопольской дороге, высоко над морем, а дождь как из ведра, ничего не видно, страшновато, однако.» Приехав, я пожаловалась ей на простуду и что спина побаливает, итожа: «Ты ж смотри, не заболей...» Отмахнувшись от моих нудных советов дочь почему-то проговорила:» Да у тебя не потому спина болит».
Я развешивала белье, когда меня окликнул сосед. Он приехал из далекого севера в надежде продать неказистое жилище матери, -покойной бабы Ани. Юра стоял у калитки и слезы градом текли по его немолодому лицу. «Умер сын мой»- еле выдавливает он из себя. «Как это?»- вырывается у меня. –«Да вот накануне мы разговаривали с ним. Он позвонил и сказал, что приболел. Я его успокаивал тем, что мать, жена моя- заслуженный врач страны… Елки-палки», - повторял он, корчась от какой-то не телесной боли. Тогда я еще не знала, какие слова говорят отцу, потерявшему сына. Прикоснувшись к чужому горю, под впечатлением, направилась к себе, захватив охапку подсохшего солнышком и ветерком, постельного белья. Наташа, державшая меня в своем диапазоне обзора, спросила: «Что случилось?» Я рассказала вкратце. Она задумалась: «А как там Оксанка?»- спросила она после некоторой паузы. Оксана- моя племянница, Наташи двоюродная сестра, с которой они вместе летом бегали на речку в станице у бабушки, тоже на днях похоронила своего мужа, двадцати четырёх лет. «Ты знаешь, ее муж, умирая попросил установить для себя памятник во весь рост»- отвечаю. «Зачем это надо было ему?» - задумывается дочь. Разве тогда могли мы предположить, что меньше двух недель осталось ей жить. Наташа тем временем стремилась успеть многое. Время ее жизни на этой земле стремительно сокращалось. Сходила в гости к подружке -Свете. Я спросила: «Ну как там Света?». -«Да вот, она гордится, что замужем.» -«И тебе б надо». Она отрицательно машет головой. Наташа отдала на стерилизацию кошку Муру, привела всю документацию в порядок, мастер почистил ее ноутбук, заменила громадное окно на лоджии, двери, инвентарь для работы, наняла людей для ремонта крыши и выполнила еще много других дел. Буквально за неделю до…она приобрела фирменную машинку для сушки белья. Тогда мы встретились в прачке, куда Наташа зашла после улицы, такая оживленная, красивая, длинноволосая. Взяв меня крепко за руки, дочь пыталась задержать: «Давай я покажу как работает эта классная штука.»- настойчиво требовала Наташа. Я категорически отказалась, один вид электроники приводил меня в трепет. «Зачем, я все равно не пойму, для этого есть ты!», - отвертываюсь. Но в тот момент, взгляд ее выдавал какую-то мистическую тайну. Мол скоро меня не будет, а ты и не умеешь.
Постепенно я подхожу к самой страшной страничке моей жизни…Накануне того рокового дня, поселились хлопцы-вояки. Затем появились их подруги, пошли пьянки, крики, хождение туда-сюда. Наташа пришла ко мне в комнату со словами: «Пойди посмотри, что они творят…» В пристройке двери их комнат были открыты, на всю гремела музыка. Я заглянула. Высокий, худощавый парень, закрыв глаза, сидел на краю кровати, качаясь в такт, орал какую-то национальную песню, звучащую из телека. На ковролине разлитое вино…» Ничего не соображая, удивленно уставился на меня. В соседней комнате на кровати из -под одеяла выглядывают две девки, по комнате бродит обнаженный до пояса, агрессивный пьянючий коренастый парнишка и что-то кричит. Захлопнув от меня двери и закрыв на ключ, парнишка, громко ругаясь, ломал и бил мебель под визг девчонок. «Выселяйтесь», - гневно требовала. Почти всю ночь продолжался беспредел. Я была на кухне, когда Наташа подошла и выдохнула: «Все, я больше не могу, я не смогу больше так», - развернувшись, пошла к себе на второй этаж. На следующий день я глажу, не слышу дочери…Напротив, через метровый коридор ее комната. Тишина. Ее не слышно. Я возмущенно говорю: «Наташ, гладить помоги, а.» И слышу в ответ глухой, еле слышный ответ: «Я заболела». Перед этим Наташа хотела пригласить для уборки свою помощницу Неллю. «Она тупотит ногами, прогоняя котов,» -мотивировала я отказ. «Жаль», - огорчилась тогда Наташа. Когда через несколько дней я сказала Нелле о горе. Она только и смогла проговорить: «Наташа бала ангелочком. Сегодня же я пойду в церковь, поставлю свечку.» Нелля помогала Наташе и плакалась с синяком на глазу на свою горькую женскую долю. Их беседа так и осталась не выговоренной.
Теперь трудно без слез вспоминать все происходящее с этого момента…Как жаль, что нельзя открутить пленку жизни назад… Тихонько открыв двери, увидела лежащую дочь. –«У тебя температура есть?», - спрашиваю.- «Нет»-отвечает. Иду на рынок, покупаю травы от кашля, шиповник. Захожу в аптеку за спреем для носа, она попросила. Принесла и заварила чай с медом. К которым она так и не прикоснулась. Применяю обновки, одеваю черное платье. «Ну как?»-«Круто»- автоматом отвечает она. Замеряли температуру. «Наташа, у тебя температура 37,4»- тревожно говорю. Ладошка ее импульсивно потянулась к телефону, активные движения глаз показывали ее беспокойство. –«Я бабушке позвоню»- проговорила. Набирает номер, бабушка не берет трубку. Рука как-то бессильно опускается на кровать. –«Наташа, может вызовем врача?»- тоскливо говорю, - может принести еще одну подушку и приподнять голову?» Она отрицательно машет головой. Я держу себя в руках, не хочу, чтобы мой страх передался ей. Прикоснулась к ее шее: «Как-будто отечная шея»- вслух проговариваю, думая, что у нее ангина–«У меня отек легких»- почему-то твердо, торопливо произносит. «Да ну, -подумала я - у нее никогда с легкими проблем не было». Через время вновь прошу:» Может вызвать все-таки?» Она дает добро. Звоню в скорую, бывшему мужу. Замечаю запотевшие окна: «Может быть грибок из-за сырости»- лепечу, в замешательстве и растерянности. -«Ну ты опять начинаешь»- отвечает. Ох, как она не любила нотаций. И потому я старалась не лесть в душу. Приезжает вскоре скорая. Помню врач спросил у нее: «Спина болела?». -«Да, -отвечает, - немного вчера.» Сними кофту. Мне надо тебя послушать.» –«Нет». Чтобы как-то убедить он произносит: «Ты ж можешь умереть». Только тогда она сняла кофту, он прослушал и стал диктовать санитару какие-то медицинские показания. Я поняла, что у нее воспаление нижней доли правого легкого. Пульс-100. Сердце внутри у меня громко колотилось, я была растеряна и подавлена. «Собирайтесь, мы забираем ее в больницу»- произносит доктор. Едим в газельке скорой помощи, Наташа лежит на кушетке. «Уже прохладно- думаю, - поскорей бы Наташу в тепло». -«Куда мы едим?», -спрашиваю. «Во вторую городскую больницу»-отвечает врач. Я вспомнила как в этой больнице другой врач внимательно осматривал Сашу, когда у него болели гланды. Тогда он сделал надрез, и Саша выплюнул много гноя. И доктор довольно говорил: «Видите сколько!». Туда же мы с Наташей обратились, когда на море, в Феодосии у нее стала голова круглой как луна. Она, смеясь, звонит оттуда и говорит об этом. -«Наташа, срочно бери такси и приезжай!»- кричу ей в трубку. Она так и сделала. Врачи разводили руками: «И свинка и нет». Отправили в Донецк, положили в бокс. Я приезжала к ней, и мы разговаривали через стекло, она как всегда была весела.
Пульмонология оказалась занята военными и потому повезли в обыкновенную больницу. –«Уже четыре часа и рентген не работает»-огорошила пожилая медсестра в приемной. Врач со скорой, словно оправдываясь, сообщил, что он уже отправил машину. «Да все у вас в норме»- замеряв давление и температуру, говорит медсестра, как бы удивляясь, к чему вы привезли здоровую девушку. Оправдываясь, в один голос отвечаем: «Температуру сбили, сделав укол». Наташе же трудно было стоять или сидеть, она лежала на кушетке. С кульками вещей и белья побежали на третий этаж в свою палату. В палате стояло восемь коек, из них всего две были уже заняты. Видимо заканчивался рабочий день, везде нас торопили, и мы побежали вниз к главврачу. Кабинет был длинный, в глубине, возле окна сидела пожилая доктор, холеная, в серьгах и ярким маникюром. Фамилия ее в городе была известной и это как-то меня успокаивало. Наташа упала на кушетку, чем вызвала ее недовольство: «Вставай. Я должна тебя видеть»- «Не могу», - отвечает дочь. -«Болела ли желтухой? На что аллергия?» -задает заученные вопросы доктор, опустив глаза и быстро записывает. -«Делали операцию по удалению лимфоузла, в двадцать лет была свинка, - перечисляет дочь, - насчет аллергии мы не знаем. Вроде нет». Затем доктор подошла к лежащей Наташе, молча прослушала и говорит: «Я вам выпишу лекарства и бегите в аптеку, она внизу, торопитесь, она скоро закрывается. «Наташа, ты сама дойдешь»-спросила я.-«Да»- ответила она и побежала последний раз в жизни вверх по лестнице, в свою палату, палату своей смерти. До последнего ее мгновения жизни на этом свете оставалось чуть меньше 12 часов…-«Ну вас и загрузили лекарствами, ведь есть аналоги гораздо дешевле»- произнесла провизор, читая список. Я была как струна напряжена и собрана. Ведь я мама, мне нельзя никак раскисать. Особенно в сложных ситуациях. И этому же учила своих детей. Забежав в палату, я увидела лежащую дочь на голой кровати. И пока я застилала своим бельем крайнюю справа кровать, мы познакомились с соседями. –«У вас тоже сахарный диабет?»- слышится голос больной у окна. –«Нет, - отвечаем, - у нас воспаление легких». - «И у меня тоже»- обрадованно подключается полноватая женщина моего возраста, сидящая на койке в левом углу, напротив нас. «Она ходит, сидит, а почему же Наташе хочется упасть на кровать»- как-то промелькнула тревожная мысль. Но тут же успокаиваю себя: «Наташа моложе, справится.» По женщине и не видно было, что у нее воспаление». Согласовав список что купить, бегу в магазин, покупаю много продуктов. Прихожу, Наташа лежит уже под капельницей. Учащенно дышит, медсестры рядом нет. Даю дочери сок с трубочкой, кладу сбоку водичку минеральную. Она ничего не хочет. Я же голодная, целый день ничего не евшая, села у ног и жую лаваш. Внутри голос: «спокойно, не надо паники». А Наташа просит таблетку: «Дай аспирин, мне легче стало, когда врач скорой сделал укол». Она требует, я пытаюсь переубедить, копаясь в коробке с многочисленными лекарствами: «Зачем, у тебя же нет температуры.» От досады Наташа нервничает. Подключается соседка слева: «В кармане моем достаньте и дайте», - думая, что у Наташи каприз. И жестами показывает, что мне надо удалиться, мол до моего прихода дочь была более спокойной. Все же я кричу медсестре: «Подойдите, пожалуйста в восьмую палату, девочке плохо». У дочери учащенное дыхание, мы оговариваем что принести ей завтра. -«Где твой телефон? Ты не взяла его?» Она мимикой на лице показывает, что не взяла, и он ей не нужен. -«Только утром не приходи, я буду спать. Принеси пижаму, чтоб резинка не давила, сок с трубочкой, печенье». Я посидела у ног еще немного: «Ну, что я пошла?» - стараясь придать голосу бодрость. Она глядит на меня, рука свободная от капельницы, тянется ко мне, слеза вытекает из левого глазика… Соседка легочница вновь показывает жестами на двери.
Я вышла, внутри все сжалось и оцепенело, как бы включился защитный механизм. На улице было темно и тысячи звёзд наблюдали за мной. ««Боже, помоги», - говорила я, глядя на небо, -Ты один ведаешь и знаешь, как нам быть». И подумала, что теперь личная жизнь наладится, и у Наташи будет ребенок. Той роковой ночью снится сон: моя любимая дочечка торопливо идет мне навстречу, такая счастливая…. Легкое пальтишко нараспашку, при движении колышатся волосы, слегка заправленные за ворот пальто. Она парит, не касаясь земли. А я смотрю и не могу наглядеться. Где те тревоги? Нет их! Передо мной любимое дитя, освобожденное от недуга. Ей хорошо! Ей легко! И мы привязаны друг к дружке невидимой нитью. Словно растворяюсь в всеобъемлющей любви. Сквозь сон звучит и звучит звонок, прерывая наше общее счастье. Ведь я еще там, вместе с дочечкой, погруженная в невероятный, необъяснимый сон. А Наташа спешила, она успела раньше звонка показать, как ей теперь легко и хорошо! Нехотя, с блаженной улыбкой беру трубку: «Ало». - «Вы мама Наташи?». - «Да, - я.» Спокойный женский голос на другой стороне: «Ваша дочь умерла». «Что случилось, как, когда?»- переспрашиваю сквозь сон, ничего не понимая. -«В четыре часа, легкие, задохнулась». Что-то еще говорила, но я уже ничего не слышала. Мир словно рухнул. Все то, что казалось ценным, потеряло свою ценность.
Так закончилась моя счастливая жизнь. И только теперь я поняла, что та жизнь и было мое счастье! «Дочечка моя, - вопила я, - ну почему? зачем?». «Не уберегла, не доласкала!»- обвиняла себя. Кто-то свыше вел меня дальше, подвел к Библии, дал Псалтирь, Акафист, успокаивал сердце и явил мысль: «так должно было случиться». Под ее спальней установили гробик, оббитый белым атласом и оставили нас наедине. Это была последняя ноченька перед преданием земле. Нет слов, чтобы описать чувства матери при прощании с любимым ребенком. Я орала, вопила, выла как-то по-звериному… Никогда не думала, что так много бывает слез у человека. Чувствовала, как от ужаса шевелятся волосы. Этот так они седели. Я ругала дочь, что так легко дала согласие ангелу смерти…За то, что бросила меня. Она безмолвно лежала покорно слушая, ручечки сложив на груди. Увидев следы от бинта, туго стянувшего ручки, развязала, разгладила. А пальчики были такими еще мягкими, податливыми. Я не могла наглядеться на свое дитя. Вот на личике две оспинки, после ветрянки слева от подбородка и над бровью. Ругаю за подщипанные черные бровки. А вот и маленький пузыречек герпеса высыпал, она так страдала от этого. Ротик чуть приоткрыт, белеют зубки красивые, ровные, -нашего рода. Я гладила ее чистые шелковистые волосы, перед этим она выкупалась. Выше разреза белого свадебного платья виднелся шрам, грубо зашитый. Голову украшает нарядная фата. На ногах туфельки беленькие лаковые, под ними белые колготы. О, люди, как страшно видеть свою любимую дочечку, невестой в гробу! Как это жестоко! Всю ночь я разговаривала с ней и читала молитвы. В большом, холодном гостиничном доме мы бы втроем: сестра спала на втором этаже, я и безмолвная Наташа с прикрытыми глазками. На следующий день отец Сергий отпевал, с матушкой они читали молитвы, дымя кадилом. Мы стояли с зажженными свечами. Где-то потерянно бродил сын. Слезы лились и лились. Батюшка строго прикрикнул, глядя на меня: «Все мы будем там!». Погода стояла прохладной, небо нахмуренное. Когда вынесли во двор, слез не было, я тупо глядела на Наташину бабушку, упавшую на гроб и кричавшую: «Почему она, а не я? Я должна была быть на ее месте!» Неожиданно из-за облачка выглянул луч солнца и ласково погладил дочечку и меня. Мы прощались во дворе, который помнил, как они с Сашей катали на велосипеде кота Сему. Здесь на выпускном вечере красиво танцевали одноклассники и Наташа в нарядном платье. Не особо помню, как проходила дальше церемония прощания: я была уже не человеком, а бездуховной сущностью. После помин, захлебываясь от слез, я вопрошала: «Ну разве бывает большее горя чем у меня?». -«Не бывает»- ответили плача женщины. Было очень больно, я знала сильные боли тела, органов, но теперь болела душа и казалось вытерпеть было невыносимо. Я была в шоковом состоянии, до осознания было еще далеко.
В холодильнике остались продукты Наташи: банка с открытой кукурузой, вот ее коржи для приготовления пиццы. Конфеты, круглые как шарик. В ванной начатая зубная паста, ее шампунь, щипчики, которыми Наташа щипала брови. На тумбочке стоит нетронутая чашка с чаем, который я ей заварила, мед, печенье. На кровати белье, пахнущее Наташей. В полочку небрежно сброшены деньги, заработанные от сдачи комнат. Дико, жутко, непривычно. Мною ощущалось ее абсолютное физическое присутствие. Только не могла позвонить, поговорить, прикоснуться. Ложилась спать я в ее пижаме с рисунком из мультика, в ее комнате и на ее кровати, ею застеленной. Обнимала и целовала все, что еще хранило ее тепло и запах. Вот она нырнула ко мне постель и прижалась. В первую ночь я задыхалась. «Это Наташа показывает, как трудно было ей дышать»-думаю. Я отказалась от принятия успокоительных средств. Решила не щадить себя, вживую переносить боль. Каждый день ходила в Храм, где под куполом получила четкое указание:» Отпусти ее!». Я поняла, что мешаю дочери там привыкнуть к новой безтелесной жизни. Когда «прижимало» повторяла молитвы, бросалась к Псалтири, обращалась к Богу о помощи в страдании. Как-то я зажгла свечи, читаю Акафист, в комнатке, где прощались с Наташей. Вдруг на тесный подоконник запрыгивает Мура и Мурзик. Они враждовали: Мурзик уже был взрослым, хоть и молоденьким котиком. Но они сели рядышком возле свечей, не боясь огня, внимательно слушали. К Мурзику Наташа была очень привязана. Возилась, несколько раз вызывала врача. Два раза чистили загноение на шее. Она мечтала Мурзика перевезти в Киев, когда там жила. «Кого ты любишь больше Муру или Мурзика»- как-то спросила она, дурачась. «Муру»,-отвечаю. -«А я, -Мурзика!» Через немного времени ее Мурзик- громадный черный кот исчез. По дороге в Храм, реально представилось, что это всего на всего розыгрыш. Вот сейчас я увижу Наташу, и мы захохочем, глядя на друг друга как было не однажды. «Мама, я пошутила»- захлебываясь от хохота, скажет она. В те горькие дни в домофон звонят вооруженные военные: «Откройте!». -«Мы не работаем, у нас горе»- еле выговариваю. На мне черный платок. Они не верят: «Вы не хотите поселять наших людей. Мы на днях разговаривали с вашей дочерью. Покажите документы, подтверждающие смерть. В какой больнице лежала?». Показываем с сыном. Тогда один из них- полноватый, в возрасте, отвел меня в сторону и вдруг весь затрясся от рыданий: «У меня тоже нет дочери. Ее убили, ей было 10 лет».
Первое время не хотелось жить, наказать врачей, не спасших моего ребенка. Больницу, в которой не работал рентген. Хотелось обвинить воинов, превративших в ад наши ночи. Именно после их оргий Наташа произнесла: «Все, я больше так не могу». Слегла и умерла. Так просто и непостижимо. «Может оставшись дома, дочь была бы жива. Не спасла, не уберегла»- винила себя. Душа моя обуглилась и выгорела, я была обнажена, словно с меня сняли кожу и я- это сплошная рана. Возникали вопросы: «Почему? За что?» Любое неосторожное слово острой болью отдавалось в сердце. Знакомая цепко ухватила за рукав на рынке со словами: «Неужели это правда?» Я еле вырвалась, сотрясаясь от рыданий. Подруга в телефонном разговоре о дочери, показалось, равнодушно зевнула. Я постаралась поскорее раздать вещи дочери, не могла есть ее любимые продукты. Не находила себе места, было все равно, что есть и что пить. Не могла быть в обществе праздных людей. Не могла смотреть на ее фотографии, видео. Невыносимо болела душа. В любом месте непроизвольно текли слезы. Чувство вины изводило и когда я кушала, покупала что-то- это казалось предательством. Я спрашивала на сайте матерей, тоже потерявших своих детей: «Будет когда-нибудь легче?» Они отвечали: «Терпи. Со временем станет полегче. Бог дает и плохих врачей, если душа человека созрела для вечности». Порой приходило ощущение, что кто-то, прикасаясь, утешает мое сердце. Верующие говорили, что это Дух Святой. А когда находила липкая тяжелая волна, все внутри сжималось и перехватывало дыхание, я вновь суматошно читала молитвы. И это помогло мне не сойти с ума, сломиться. Два раза под утро я чувствовала необыкновенную легкость, почему-то не болело сердце, я была словно в воздухе. «Что это?» Мысли переговариваясь отвечают: «Да это я умерла». Надо было работать, жить ради памяти дочери. А у меня провалы памяти, не умела четко считать, с трудом выписывала документы жильцам. Так по маленькому шажочку, с помощью Высшего, я двигалась по пути, который когда-то приведет к встрече с дочерью. Снились сны такие: -слева от меня стоит Наташа и говорит, засмеявшись: «Смотри, наша бабушка как русалка с распущенными волосами!» Я поворачиваю голову и вижу бабушку мою, умершую в год рождения Наташи. Волосы с проседью распущены по плечи, одетая в ситцевую кофточку с длинным рукавом, Та же добрая усталая улыбка, мягкий взгляд внимательно слушает и глядит на нас. Наташа по-матерински любя, наблюдает за прехорошеньким полненьким мальчуганом. У него курчавые светлые волосы и он играет с другим мальчиком. И еще сон такой: мы сидим рядышком на кровати, я чувствую ее тепло и нам обоим так хорошо, мы представляем единую любовь, разговариваем без слов мыслями. Мы словно растворяемся друг в дружке.
Я часто беседую с дочерью. «Прости дочечка за то, что не уберегла. Мне так плохо без тебя! Я знаю, мы встретимся. И эта встреча станет необыкновенной. Ты мне расскажешь, как ты жила без меня». А ты, обаятельно улыбнувшись, отвечаешь: «Мама, -ты была моим ангелом! Ты защищала меня своими крылышками. В самые трудные минуты приходила на помощь. Эх мама, мама, кабы бы ты знала, как я мечтала в детстве посидеть рядышком, положить голову на колени, как тогда в лесу, рассказывать о своих секретах». Я плачу, слезы, не спрашивая льются: «Ну как же, дочь? Я ведь так люблю тебя. Как ты могла оставить меня?»-«Мама, я была твоим хвостиком, в детстве с будильником в руках возле дороги ждала тебя. А маленькая стрелочка на часах еле двигалась. Я старалась изо всех сил помочь тебе, мечтала, чтобы ты отдохнула. Ждала твоих похвал. Но ты частенько оказывалась недовольной. Ты загружала и загружала себя. Мы побывали во многих странах, у нас было все, кроме времени почаще быть вместе. Мне было одиноко, мама. Жить в вашем жестоком мире, при таком темпе, мне оказалось не под силу». Слезы дождем заливают мое лицо. Я вижу жизнь свою, уродливую, грешную. Проступки видятся чудовищными. «Наташ, я хотела бы все вернуть назад, я стану другой, буду все время с вами.» «Нет, мама, -отвечает дочь, - Ничего изменить нельзя. Я знала, что вскоре уйду в другой мир. Я торопилась успеть завершить дела.» -«Дочечка моя любимая. Ну вот ты уже там, а, я еще здесь. Как мне теперь без тебя?». Наташа улыбнулась: «Пришел мой час и вот я дома. Здесь я молюсь за вас с Сашей. Ты же видишь, как поправляются ваши дела! В моем новом мире нет денег, зависти, гнева, злости, - одна любовь. Смирись, отпусти меня и не тревожь напрасными слезами…-» «Дочечка, я просыпаюсь с мыслями о тебе, вижу тебя всюду: в толпе людей, на небе, когда зажигаются звезды, в капельке дождя. Когда снежинка тает, плавно опустившись на лицо или на небе радуга перекидывает свой разноцветный мостик- это весточки от тебя». И только Природа слышит и понимает наши беседы. В своих молитвах теперь я прошу Бога простить грехи дочери, упокоить в светлом месте, защитить своим покровом. Так же прошу святых, родственников, которые уже там, в мире духов, помогать ей.
Метаясь, пытаясь сбежать от невыносимых, разрывающих душу мук: в паломничество, жила в монастырях, но как одержимая куда-то опять бежала…Поняла, что от такой боли не убежать. Уединившись в ялтинскую келию- нашу квартирку к двухлетию жизни моей дочери на небесах, ведаю о своем горе. Эта история писана не чернилами- слезами. Не просто это давалось. Я погружалась в те адские дни и заново все переживала. В той жизни, все работы с компом велись мой дочерью. Я- чайник в этом. Купила принтер, клацая, нарушила его режим. Прошу: «Наташа, помоги пожалуйста!» Все заработало. И я улыбнулась, зная от чего. Мне захотелось поделиться своей историей, рассказать о своей дочечке. Благодаря ей, я пришла к Богу. И если Господь оставил меня на этой земле, я должна молясь за дочь, делать добро и делиться новыми знаниями. Знаю, что есть люди, которым хуже сейчас чем мне. Они закрылись в своей ракушке и мучительно умирают от боли. Когда чьи-то дети плачут, душа моя тоже плачет, хочется крикнуть на весь мир: «Люди, нельзя, чтобы плакали дети! Мгновение может разлучить вас. Цените каждую нынешнюю минутку». Только спустя два года, я начинаю видеть краски мира, слышать запахи, замечать плывущие облака. Задаю себе вопросы: «Хотела бы я вернуть жизнь, но без Наташи, чтобы никогда не испытать той нечеловеческой боли?». Отвечаю: «Нет! Спасибо Господу за то, что он дал мне детей, дал счастье иметь такую дочечку! -Хотела бы я поменяться местами, чтобы Наташа испытала такую боль? - «Нет!» И если Господь послал мне это горе, то дал и силы, чтобы выдержать эту боль. Я всегда мечтала стать самыми близкими с Наташей. Вот теперь мы близки как никогда. Она со мной, в моем сердце где бы я ни находилась. Я научилась жить с болью и осознала, что все тленно в мире, кроме души.
Прошу помолиться за р.Б Наталию, рожденную -30.04.1986г., усопшую- 15.11.2014.
• Елена. Ялта, ноябрь, 2016 год.

Эдуард Асадов - Пока мы живы
Пока мы живы, можно всё исправить,
Всё осознать, раскаяться, простить.
Врагам не мстить, любимым не лукавить,
Друзей, что оттолкнули, возвратить.
Пока мы живы, можно оглянуться,
Увидеть путь, с которого сошли.
От страшных снов очнувшись, оттолкнуться
От пропасти, к которой подошли.
Пока мы живы... Многие ль сумели
Остановить любимых, что ушли?
Мы их простить при жизни не успели,
И попросить прощенья не смогли...
Когда они уходят в тишину,
Туда, откуда точно нет возврата,
Порой хватает нескольких минут
Понять – о, Боже, как мы виноваты!
И фото – чёрно-белое кино.
Усталые глаза – знакомым взглядом.
Они уже простили нас давно
За то, что слишком редко были рядом,
За не звонки, не встречи, не тепло.
Не лица перед нами, просто тени...
А сколько было сказано "не то",
И не о том, и фразами не теми.
Тугая боль, – вины последний штрих, –
Скребёт, изводит холодом по коже.
За всё, что мы не сделали для них,
Они прощают. Мы себя – не можем...

[Рябушка]

Леночка ,я прочитала ,завтра еще раз перечитаю , с первого раза трудно сообразить ,сосредоточится . Война страшная война , твоё письмо понятно мне ,это боль ,страшная боль потери дочери и грязная война . Я понимаю о чем и о ком ты писала . Я живу болью этой войны , я просто плачу ,это наше общее горе .