Легенды по фольклорным мотивам

[ELen]

Булочка
Жил-был богатый человек. Всего у него было вдоволь под старость: дома роскошные, поля плодородные, стада многочисленные, амбары от запасов ломятся, на столе каждый день яства изысканные, — вобщем, ешь душа, пей, веселись, до конца жизни с избытком хватит достатка.
Да ведь конец жизни не человек определяет, а Бог. И вот на пике славы и расцвета беспечальной жизни пришел за богачом ангел смерти и восхитил душу его в тот час, в который тот не думал и не мнил. А раз не думал, то и не готовился. «Еще успею о том подумать!» Не успел. И милостыню подать — не успел. Обогреть странника и приютить сироту — не успел. Посетить больного и утешить скорбящего — не успел. Полюбить кого, отдать тепло, заботу, ласку — не успел. Сам молиться научиться — не успел. И молитвенников за себя приобрести — не успел.
Итак, душа богача — одинокая и сирая, бесславная и бесприютная, в рубище и лохмотья облеченная — в ином мире предстала. Совлеклось тело, исчезли, как прах, земные богатства, а с ними земное величие и почитание, только страсти неизжитые в душе кипят. И снова хочет душа — во сто крат сильнее прежнего — есть, пить, наслаждаться властью, земными благами… Только нет здесь к тому никакой возможности.
Огляделся былой богач вокруг себя и видит духовными очами: внизу — бездна мрачная, вверху — свет невечерний, люди за столами богатыми сидят в белых прекрасных одеждах, на лицах — веселье, кротость, любовь. А вокруг деревья и цветы райские, птицы певчие, звери добрые — тигр с олененком дружбу водят. Рванулся туда богач, а на пути невидимая прочная преграда, нет на то воли Божией, нельзя ему на тот пир попасть. «Эх, — думает он, — сколько на земле богатства оставил, сколько яств изысканных, сколько одежд драгоценных, а теперь нищ и убог есмь.
- Господи, — взмолился богач, — отпусти на малое время на землю, дай восполнить свое убожество, чтобы было с чем и в чем на пир идти!
И молитва была услышана, вот вельможа снова на земле, в своих хоромах. «Слава Богу» — обрадовался он, — ну, сейчас мне не сплоховать, знаю, что надобно!» Переоделся, нагрузил огромный воз запасов съестных, вин выдержанных, одежд дорогих и возвращается назад. Только выехал за ворота, воз качнулся, и упала с него маленькая булочка — прямо в грязь под колеса. «А, не обеднею от булочки пропавшей», — решил богач и поехал дальше. Вдруг откуда ни возьмись, нищий перед возом стал.
- Подай, добрый человек, третий день не ел!
- Некогда мне с тобой заниматься! И дать ничего не могу, — это все для вечности приготовлено. Впрочем… Возьми под колесами булочку, если сгодится тебе.
Обрадовался нищий, поднял булочку, стер с нее грязь, поцеловал благоговейно и богачу до земли поклонился.
Не успел богач оглянуться и раздуматься, как снова оказался на том свете в том же самом месте, в том же рубище и лохмотьях. Огляделся в растерянности. Где же воз? Где одежды дорогие? Где вина выдержанные? Где яства изысканные? Нет ничего. А только стоит перед ним маленький столик. А на столике… та самая булочка, что в грязь под колеса упала и нищему отдана была.

Разбойник Мадэй
Жил да был купец со своей женой. Всего у них было вдоволь, только одного Бог не дал — детей. Не для кого жить, не на кого порадоваться…
Уехал однажды из дому купец по торговым делам, да и подзадержался в пути. Вот уж больше года минуло, все дела сделаны, пора домой.
Случилось раз переезжать ему болото ночью. А болото, как известно, не то, что ночью — днем гибельное место. Зацепилось за что-то колесо, накренился воз. Спрыгнул купец колесо вызволять, да и провалился в самую топь, багну. Все глубже засасывает бездна, все безнадежнее попытки выбраться, напрасно зовет на помощь купец.
- Эх, да я бы за спасение свое не то, что богатство — душу свою бы отдал!
И вдруг зашумело кругом, засвистало, приблизился некто к тонущему купцу. Всмотрелся тот: неясная фигура в капюшоне… И стал креститься со страху:
- Свят, Свят, Свят! Нечистый по мою душу! Господи, избавь меня от этой погани!
- Ну, ну, уж и погани! А кто только что душу свою согласен был отдать за вызволение из болота? Да на что мне твоя душа? Крестишься, на меня ругаешься…Но я все ж помогу тебе.
- И что ты, нечистый, за это хочешь? Ведь не из жалости же ты меня согласен вызволить?
- Скажешь тоже, из жалости… А все ж недорого возьму. Отдай мне только то, что дома не знаешь — и сразу будешь на воле, далеко от болота!
Задумался купец: «Что же я не знаю дома? Детей не дал Бог, разве вот жена приобрела что по хозяйству за время моей отлучки? Ну да что из хозяйства дороже жизни? Эх, была не была!»
- Согласен.
- Вот и славно, только расписочку пожалуйте..
- Это какую расписочку?
- Да уж какую полагается, пальчик извольте, так, укололи, написали, расписались, все, иди домой, купец, да не ходи ночью по болотам!
Захохотал нечистый, зашумело, загудело кругом, все покрылось густой тьмой. А когда рассеялась тьма — сидит купец на твердой земле, болото позади, воз впереди.
-Слава Богу, вот так дешево отделался!
Приехал купец домой. Въезжает на широкий двор, что за притча? Где жена? Тревожным предчувствием охолонуло сердце, неужто случилась беда? Нет, вот открывается дверь, показывается жена, но что же у нее на руках? Ребенок! Сын!
- А-аа! — как раненый зверь взвыл купец. — Лучше бы я утонул в болоте! Кому поверил, кого продал!
А мальчик растет не по дням, а по часам. Да такой пригожий, такой веселый да ласковый. Будто солнышко в доме засияло, только купец чернее тучи ходит. И ни слова никому о происшедшем. Только как взглянет на сына, так и вздохнет тяжко.
- Ты кем, сынок, будешь, когда вырастешь?
- Я, тятя, воевать пойду.
- Э, сынок, что война? Слезы да кровь. А любо тебе, сынок, как в церкви нашей поют?
- Ой любо, тятя, так бы и слушал целый день.
- Вот и смотри, а станешь батюшкой, так и будешь целый день слушать.
Пронеслись годы, вырос сын. С детства при церкви, выучился, да и рукоположили его. Перевел дух отец:
- Слышит Господь мои молитвы, не даст погибнуть безвинной душе.
И решился, наконец, признаться сыну во всем. Выслушал сын, да говорит:
- Не горюй, батько, с Божией помощью вызволю я ту расписку.
- Да как же ты вызолишь, сынок? Она ж в самом пекле!
- Ну так что ж, пойду и в пекло.
Недолго сын собирался: взял крещенскую воду, мел, помолился, благословился у отца с матерью, да и двинулся в нелегкий путь.
Долго ли, коротко ли, шел молодой священник, а зашел в дремучий лес. Уж день к ночи клонится, край рясы от росы вымок. Вдруг слышит — вой вдалеке, а вот и ближе, ближе
- Господи, помоги!
Огляделся — домик стоит среди леса, да ладная такая хатка, а рядом старушка.
- Бабушка, пусти переночевать! Который день иду, притомился, промок, звери воют, пусти!
- Что ты, что ты, сынок! Не знаешь сам, куда просишься!. Мой сын разбойник, зовут его Мадэй, не слыхал? Э, да ты, видно, нездешний! От него никто живым не уходил, ступай отсюда скорей, пока его нет!
- Куда ж я пойду? Пусть уж лучше меня твой сын убьет, чем звери съедят. А Бог милостив, может и уцелею.
- Что ж, иди в дом, — вздохнула старушка, ляжешь в задней комнате.
Прошел молодой служитель Божий в указанную комнату, но прежде чем лечь опустился на колени и стал молиться: «Господи, спаси, защити, помилуй, не дай пропасть душе! Вразуми лютого разбойника, да обратится к Тебе! Но да пусть свершится твоя воля!» Так он молился, пока не склонил его крепкий сон.
Давно уж спит уставший путник, как возвращается разбойник Мадэй.
- Эй, мать!
- Что тебе?
- Есть у нас кто?
- Странник. Да пощади ты его, Христа ради! Молод он, в рясу одет, грех великий, оставь его!
- Ну, ты меня учить вздумала!
Отодвинул мать, вошел в дом — и прямо в заднюю комнату. Прошел, нож наготове, подходит к лавке, где лежит спящий, и — о диво! Что это на нем? Никак в панцире спит! Потрогал панцирь, постучал по нему — крепкая броня, никакое оружие не возьмет. Вгляделся — какие-то редкие мелкие дырочки в панцире, но и через них к путнику не добраться. «Что ж, — рассудил разбойник, — убить я его всегда успею, да и панцирь утром заберу».
Настало утро. Не сомкнул глаз разбойник Мадэй. Не выходит из головы панцирь. Заходит снова к страннику — тот продолжает спать, только панциря на нем уже нет!
- Эй, просыпайся, давай, — потряс за плечо спящего разбойник.
- Кто ты? — вскочил тот.
- А ты кто? Куда ты свой панцирь спрятал? Отдай его, тогда может, я тебя живым выпущу!
- Ты, друг, перепутал, нет у меня никакого панциря, и не было никогда!
- Какой я тебе друг! Ты что ж, меня за дурачка держишь? Я ночью стоял над тобой и хотел убить, да не смог подобраться из-за крепкого панциря! На нем кое-где дырочки были, да все равно лучше его я в жизни не видел!
- Спас меня Господь! — перекрестился странник, — Так неужто настоящий панцирь на мне был?
- Ах ты еще и придуриваться? Ох, с огнем играешь, малый! —разозлился разбойник, — Я же сам броню на крепость проверял!
- Да можешь меня теперь хоть убить, я уже ничего не боюсь, — со слезами сказал путник, — Явил Всевышний чудо надо мной. Не из металла панцирь тот был — из молитвы. Я же молился, чтобы ты не убил меня, долго молился, пока не сморил меня сон. И молитва защитила меня как броня.
- А что это за дырочки были в панцире?
- Это когда я от усталости слова молитвы пропускал. Нельзя мне было сейчас умереть, никак нельзя! И Бог не допустил.
- Это почему же тебе сейчас нельзя? А когда будет можно? — ухмыльнулся разбойник.
- А можно будет не раньше, чем я расписку из пекла о своей душе достану.
- Что еще за расписку? Как это из пекла? Ой, мутишь воду, хлопец! А ну говори правду, куда и зачем идешь?
- А я правду и говорю. Продал мою душу отец нечистому невзначай. Отдал за спасение свое из болота, то, чего дома не знает. А не знал-то он как раз меня! Пока он в долгой отлучке был, я родился. Вот иду в пекло, расписку выручать.
Задумался разбойник.
- Неужто в самое пекло?
- А что мне остается делать? Не хочу я вечного пекла после кончины. А что такое земная жизнь? Один миг в вечности.
- А ты не из робкого десятка, как я погляжу! Ну что ж, отпущу я тебя, хоть и никто от меня еще живым не уходил. Только… А выполнишь ты мою просьбу?
- Говори, — ответил странник, — Через тебя со мной чудо случилось, да и молился я о тебе.
- Ты обо мне молился? Ты что не знал кто я?
- Как же не знал, знал. Потому и молился.
- Так вот тогда моя просьба. Раз уж идешь ты в пекло, посмотри, какая участь мне там уготована. А будешь идти назад, зайдешь сюда и расскажешь.
- Договорились. Только бы дойти и назад живым выйти. Ну да если от тебя вышел, то Бог даст, и из самого пекла невредимым ворочусь.
И снова двинулся священник в путь. Проходил лесами дремучими, переплывал реки быстрые, перебирался через горы высокие, много вытерпел опасностей да трудностей, а пришел-таки на самый край земли, откуда и в пекло спуск и в небо подъем.
Снова стал на молитву странник:
- Господи, если Ты меня сюда привел, не дал погибнуть в пути, дай же мне выйти на свет Твой из проклятой тьмы, куда суждено мне идти, изведи из пропасти погибели!
И почувствовал снова, что Господь рядом, что с Ним и в аду не страшно. Смело шагнул пилигрим на тропу спуска под землю и вошел под своды вечной тьмы.
Осмотрелся. Леденящий холод сдавил сердце, на веки надвинулся густой тяжелый мрак. Вдруг из мрака вырвалось пламя, ничего не освещая вокруг. Слух стал различать сначала какой-то шелест, потом свист, визг, топот, лязганье, бульканье, какие-то гортанные невыразимо гнетущие звуки.
- Э, ну да этим-то вам меня не взять! Уж коли я тут, так не испугаюсь, не уйду без того, зачем пришел.
Всмотрелся в кромешную темень и ахнул:
- Да тут же бесовские полчища! А смрад-то какой! А страшилища, один другого хуже, тьфу! Господи помилуй! — и стал креститься.
Заверещали бесы:
- Ты что выдумал? Ты зачем крестишься? Мало того, что живой к нам пробрался, так еще против нас воюешь?
- Ага, не нравится, нечистые! Это что, а вот посмотрел я сколько вас и подумал… Вас тут тьма-тьмущая, а церкви нет. Буду я у вас, нечистые, церковь строить.
- Что, что он такое говорит, да как он смеет, — раздалось со всех сторон.
- А чего мне сметь. Я с Богом, а вы одни. А ну отлетай, совсем на глаза налезли! А вот это вам как понравится?
Вытащил тут гость пузырек со святой водой и давай брызгать кругом. Что тут началось! Вой, визг, гам…
- Место для церкви освящаю. Так, где это мой мел, ага, вот он. А ну разойдись, буду место для стройки размечать.
Вытащил мел и стал на земле круг чертить вокруг себя. Вдруг визг вокруг прекратился, повисла напряженная тишина. А с ней словно свинцовая тяжесть легла на плечи, и сердце зашлось. Приближался самый страшный, самый главный, князь тьмы, сам Люцифер.
- Что за гам? Кто здесь? Как живой попал к нам? Только чую, что с ним грозная сила, которая сильней меня. Что ты хочешь, человек? Зачем пожаловал прежде времени?
- Не будет с тобой моего времени! Нет у меня здесь части с вами! А есть у вас в пекле расписка о моей душе. За ней-то я и пришел.
- Не дошел бы ты, не будь с тобой Его. Не могу выносить этого присутствия! Я к тебе и Мадэя на путь поставил, да ты и от него спасся. Тысячи опасностей тебя подстерегали на пути, а ты здесь. Не буду я с Ним тягаться. Бери свою расписку, сотри круг, ступай наверх!
- Уйду. Только прежде покажи мне место, что ждет разбойника Мадэя.
- Изволь.
Во тьме словно бы открылась какая-то ниша. А в ней… Никогда еще живой не видел такого: ложе из острых бритв, бритвы вращаются, под ними пламя полыхает, а сверху, что это? Почему обдает таким адским жаром? Да это же кипящая смола!
- Закрой, не могу этого видеть! Господи, спаси! Спаси Господи разбойника Мадэя!— в ужасе закрыл лицо руками священник.
А когда отвел руки от лица — кругом трава, солнце, радость. Упал на траву странник и заплакал от счастья: снова спас Господь, вывел невредимым из пекла.
- А не сон ли это все был? Где расписка? …Нет, не сон. Вот она, отцовской рукой и кровью писана… Что же мне с ней сделать, как не ошибиться…
Вдруг на небо заползла темная туча, подхватился ветер и вырвал из рук расписку. Запуталась она в листве ближнего дерева. Бросился, было, к ней путешественник и остановился как вкопанный:
- Стой! — сказал сам себе, — не моя воля тут совершается.
Черную тучу прорезал всполох молнии, и — как свеча сгорело от небесного огня дерево вместе с распиской.
- Слава Тебе, Господи! — выдохнул священник, — и здесь Ты меня не оставил!
Все, главное дело сделано, можно с легким сердцем двинуться домой. Снова перебирается странник через горы высокие, переплывает реки быстрые, идет лесами дремучими. Долго ли, коротко ли, а пришел он, наконец, в тот самый лес, к той самой избушке, где давно уж поджидал его разбойник Мадэй.
- Ну, говори скорей! Видел?
- Видел.
- Расписку свою забрал?
- Забрал.
- Говори, что меня ждет. Ну! Чего ты тянешь!
- Не тяну я. Тяжко вспоминать об этом.
- Тебе вспоминать тяжко, а мне там быть во веки вечные, говори.
- Ладно.
И рассказал, как открылась перед ним во тьме ниша, а в ней ложе на бритвах, под ложем пламя, сверху смола кипящая. И жар, и смрад, и безысходность. Тяжко задумался разбойник. Смертной тоской заныло сердце. Поверил вдруг, что будет так, и никакого облегчения во всей вечной вечности. Кто его добрым словом помянет, кто у Бога за него просить станет? Страшно стало разбойнику. Стал вспоминать, как людей убивал, какие реки слез крови пролил. Встали все убитые перед внутренними очами, ужаснулся, застонал разбойник.
- Что, что же делать мне теперь? Неужто это последний приговор? Я знаю, заслужил, нет мне прощенья, но неужто нет?
- Не знаю, что тебе и сказать. Только знаю, что Господь столь же милосерд, сколь и всемогущ. Знаю, что море любви Божией покроет любые преступления, в которых человек раскаялся, ибо нет греха не прощенного, кроме нераскаянного. .
- Послушай, тогда помоги мне, ради Христа. Я должен заслужить прощение. Но как? Я умею только убивать, я не был в церкви с младенчества. Я не знаю, что мне надо делать. А ты священнослужитель, ты должен знать. Я видел панцирь на тебе не рукой земного человека сделанный, ты был в пекле, ты вышел оттуда, ты под покровительством Бога, заклинаю тебя скажи, что я должен делать.
- Что ж, раз ты сам просишь… Чем ты убивал людей?
- Булавой.
- Покажи.
Принес разбойник булаву.
- Из какого дерева сделана булава?
- Из яблони. А при чем тут дерево?
- Не спрашивай теперь, а слушай. Закопай свою булаву в землю, ну, хотя бы вот тут. Есть у тебя в доме орехи?
- Ну, есть, кажется, а что?
- Неси.
Принес разбойник орех.
- Расколи ореховую скорлупу на две части.
- Расколол, и что?
- А вот что. Тут неподалеку возле тебя озеро лесное, глубокое, так?
- Так.
- Вот у тебя половинка скорлупы, вот здесь ты закопал булаву. Будешь носить скорлупой из этого озера воду, и поливать свою булаву. Да смотри! К озеру ходи на коленях, а назад так, чтобы не расплескать. Понял?
- Понял. И что из этого будет?
- Не знаю, что будет. Но Господь обязательно даст тебе знак, что ты прощен. Только не жди этого знака вскоре. Ты сейчас во цвете лет, может до конца жизни предстоит тебе этот труд. Не боишься?
- Ничего не боюсь. У меня сейчас точно крылья за спиной выросли. Только я же и молиться-то не умею.
- И не надо уметь. Молись, как сам сумеешь, Богу ведь не слова молитвы нужны, а твое сердце. Да запомни три молитовки, которые тебе всегда помогут: Господи, помилуй; Господи, благослови; Господи помоги. Перед делом — Господи, благослови. Невмоготу станет — Господи, помоги. И все время — Господи, помилуй. Или последнюю — Господи Иисусе Христе , Сыне Божий, помилуй мя, грешного. Запомнил?
- Запомнил.
- Ну, благослови тебя Господь, а мне надо спешить домой. Отец, верно, уж отчаялся меня живым увидеть, да и мать все глаза выплакала. Прощай же. Бог даст — свидимся.
- Прощай.
Прошло много лет. Молодой священник стал почтенным епископом. За многими прошедшими годами и их заботами хождение во ад стало казаться почти что сказкой.
Но вот однажды случилось епископу ехать по делам в далекую чужую сторону. Ехал в коляске, как полагается, с фурманом. Случилось им переезжать дремучий лес. Лишь вступили в него путники, как заныло у епископа сердце, далекой молодостью повеяло на него. Где-то далеко завыли звери, и понял вдруг епископ, что это тот самый лес, где впервые Господь явил чудо над ним, заковав в прочный панцирь от рук страшного разбойника. Разбойник Мадэй… Всю жизнь молился епископ о нем, где-то он сейчас, жив ли, устоял ли на указанном узком пути?
Вдруг от этих воспоминаний и раздумий отвлек его густой, медовый — невозможный для этого леса! — запах яблок.
- Постой! — сказал епископ фурману. — Ты ничего не слышишь, не чувствуешь?
- Как же, Владыко, яблочный дух стелется как осенью из яблоневого сада! Да только не пойму, откуда в таком-то лесу яблоки?
- А вот мы и посмотрим сейчас откуда. Сворачивай-ка, братец, с дороги, прямо на яблочный дух.
Долго ли, коротко ли, ехали они, свернув с дороги, как показался просвет между деревьями, и выехали они на небольшую поляну. А на поляне, — о чудо! — стоит роскошная красавица-яблоня, а яблоки на ней — дух захватывает — огромные, наливные, золотые.
- Благословите, владыко, — как зачарованный потянулся фурман к яблоне.
- Бог благословит, сорви и мне.
Но только протянул фурман руку к дереву, как вдруг, — снова чудо, — ветви яблони вместе с яблоками, зашелестев листьями, поднялись вверх.
- Э, непростое ты, видно, дерево. — будто ожегшись отдернул руку фурман. — Не для всех эти яблочки. Попробуйте-ка сами сорвать.
Протянул руку епископ — тот же результат. Ветви сами ушли вверх из-под руки.
- И впрямь, не просто так такая яблоня среди дремучего леса выросла. Давай смотреть кругом, только ли яблоня здесь. Сдается мне, что мы сейчас свидетели великой милости Божией.
- Смотрите, смотрите, владыко, что это под деревом? Ой, оно шевелится!
Пригляделись. Сидит под яблоней человек — такой древний, что стал уж под стать самому дереву: коричневый, узловатый. А на голове у него от старости птицы гнездо свили.
Всмотрелся потрясенный епископ: точно, сомнений быть дальше не может.
- Мадэй! Неужто ты! Не спрашиваю ни о чем — вижу! Я говорил тебе тогда, Господь даст знак, что ты услышан, но что он будет таким!
- Я ждал тебя. Теперь смогу уйти. Но прежде прими исповедь окаянного разбойника.
Стал исповедоваться Мадэй. Назвал первый грех — сорвалось яблоко с высокой ветки и бух на землю. Еще грех — еще яблоко летит вниз. Через некоторое время почти все яблоки были на земле. Остались на ветках среди листвы два самых крупных яблока. Замолчал Мадэй. Только ветер листвой шелестит.
- Ну, что же ты! Два последних греха осталось. Говори! Ведь Господь уже простил тебя! Не каждый сподобился еще при земной жизни видимым образом увериться в этом. А впрочем, я помогу тебе. Ты отца своего убил?
- Убил!
Одно из оставшихся яблок сорвалось вниз.
- А мать?
- И мать убил. Жизнью своей убил. Она смерти у Бога просила каждый день, чтобы не видеть моих дел.
С этими словами последнее яблоко упало на землю. И едва прочитал разрешительную молитву епископ, как тотчас яблоня, яблоки, сам разбойник, —всё превратилось в прах. А душа того, кто некогда был разбойником, чистая, точно из купели крещения птицей улетела в синее небо.

[ELen]

Эти истории не авторские, строго говоря, и в публикациях это оговаривается всегда. Авторские только изложение, пересказ, некоторые детали. Вся сюжетная канва из устной белорусской народной прозы , которая по деревням бытует устно по сей день (эти 2 "родом" из Западной Беларуси, одна из Брестской, другая из Гродненской областей). Раньше они в фольклорных сборниках в печатном виде не встречались, встретились в деревне среди старшего поколения, которому когда-то их рассказывали родители или их бабушки с дедушками...

[Сапфирка]

Спасибо,притчи просто замечательные. Заставляют о многом задуматься,и даже подумалось мне о том,как бы мне хотелось иметь эту яблоню,чтобы видеть все свои грехи,и знать сколько их,чтобы освежить память свою и ни один не забыть.