Дон Рэба и Касаткин. Мгновения любви.

[Татьяна_К]

Таня, истории очень интересные - их бы и правда объединить в один роман или фильм. Здорово бы получилось !! А мишка такой хорошенький - маленький, но уже такие когти !!!

Я бы и сама хотела объединить, но пока не получается. Не хватает или таланта, или еще чего-нибудь, чтобы собрать все обрывочные воспоминалки в одно читабельное целое.

[Elena76]

Таня, у Вас обязательно получится.. Может позже.. Сейчас конечно все эти рассказы вызывают столько воспоминаний... Пишите пока коротенькие рассказы, а потом объедините их в нечто большее.

[Татьяна_К]

Таня, у Вас обязательно получится.. Может позже.. Сейчас конечно все эти рассказы вызывают столько воспоминаний... Пишите пока коротенькие рассказы, а потом объедините их в нечто большее.

Лена, кажется в творчестве у меня, что называется, лед тронулся. Я как-то участвовала в конкурсе молодых писателей, видимо, мой электронный адрес занесли в базу организаторов. Потому что сегодня на почту пришло письмо с приглашением. В краевой библиотеке будет семинар по современной прозе, с разборкой произведений участников семинара. Я решила рискнуть и пойти. А там может вообще обнаглею и совета спрошу. Главное запастись силой, чтобы не разреветься.

[Elena76]

Таня, конечно нужно идти !!!!!

То, что у Вас талант - видно невооруженным глазом !!!

Поздравляю !!! очень рада за Вас

И еще раз убеждаюсь, что мы даже предположить не можем, что нас ждет завтра... И не всегда эти сюрпризы будут неприятными и горькими, ведь и раньше были счастливые моменты, которые нам дарила судьба... Значит и в будущем еще обязательно будет что-то хорошее !!! Может это приглашение - начало Вашей творческой профессиональной деятельности и через несколько лет я буду покупать Ваши книги

[Татьяна_К]

«КАБАНЧИКИ»

Не помню, с чего начался этот разговор. Так часто бывало, что мысли Андрея вдруг перескакивали от настоящего к делам давно минувших дней. А я слушала, разинув рот.
- В советское время, Касаткин, был у нас в крае питомник, кабанчиков в нем разводили для охоты различных деятелей, - последнее слово Андрей произнес с особым сарказмом. - Вольеры, охрана, все как положено. Когда кабанчики расплодились, и их начали выпускать на волю, но, в то же время, прикармливали, чтобы они не разбегались. А тут как-то друг ко мне заявляется. Выручай, говорит, мясца, мол, на свадьбу нужно.
Я вставила свои пять копеек:
- А на рынке слабо было купить?
- Какой рынок, Касаточкин, ты о чем? Что охраняем, то и имеем. Я приехал в этот питомник. А там егерем мой старинный дружочек работал.
Он мне тогда говорит: "Будет тебе мясо. Мы на тебя их выгоним, одного-двух можно бить. Только старую свинью не трогай. Она стадом верховодит, навроде пахана у них". Я пообещал. А сам, значит, сижу и жду, когда на меня кабанчики выбегут. И вдруг вижу - вот они, и впереди – эта самая матерая свинья. Прет, как танк. Ну, я и стрельнул в азарте. Уложил ее, понятное дело. Меня егерь потом долго материл.
- Это ее голова у тебя в коридоре в Академе висит? – спросила я, припомнив устрашающее чучело впечатляющих размеров под потолком, в аккурат рядом с дверью в санузел.
- Нет, Касаткин. С тем, что в коридоре, другая история. Это секач. Я его подстрелил уже не в питомнике, в тайге, и что за моча тогда в голову ударила – подошел и сел на него. А он вдруг конвульсивно дернулся. Я отскочил, чуть в штаны не наделал, а мужики его добили.
А питомник этот, как перестройка началась, распался. Кабанчики разбежались, одичали и стали посевы на полях вытаптывать. Ну, местные тогда собрались и почти всех перестреляли...

[Татьяна_К]

***
Я не могу сказать тебе: «Прощай»!
И кажется, совсем дрянное дело,
Когда в пространстве мается душа
В разлуке со своим когда-то телом.
А я держу связующую нить,
Хоть все твердят – оставь, пора настала.
Ведь отпустить – почти что допустить,
Чтоб день за днем нас память предавала…

[Татьяна_К]

«КУЧУМ»

Он появился у нас несколько лет назад, где-то в конце марта. Маленький рыжий щенок, сомлевший на заднем сиденье «уазика», когда его везли на новое место жительства – охотничью базу в Саянском районе. Родословную он имел вполне приличную. Как-никак, родители – чистокровные лайки в нескольких поколениях, не раз в деле доказывавшие свою состоятельность и своеобразную «профпригодность». А это вам не фунт изюма. Поэтому щенку прочили такое же славное будущее и нарекли с претензией – Кучумом.
Хан был такой в стародавние времена. На нашей сибирской земле правил, с Ермаком Тимофеевичем бодался, поначалу не без успеха, поскольку татарское войско по численности превосходило отряд казаков, однако потом просел под натиском противника из-за разницы в классе вооружения. Все-таки с луками и стрелами против пищалей много не навоюешь. Чем еще прославился товарищ, сказать не могу, в истории, к сожалению, не сильна.
Под осень судьбу щенка переиграли и определили на другую базу – под Дербино, где он получил изрядную дозу свободы и, как бывает в таких случаях, вседозволенности.
А меня накрыли непростые времена. То с работой не ладилось, то в личном плане все пошло наперекосяк, поэтому неудивительно, что я напрочь забыла о Кучуме. Да и на базу не удавалось выбраться почти до середины июня – погода не позволяла.
Иначе как вплавь, на катере или лодке, туда и не попадешь. Зима, правда, вносила свои коррективы и, когда водохранилище промерзало, жадные до активного отдыха охотники и рыболовы проскакивали из Черемушек на машинах или снегоходах, при условии, что лед был достаточно крепким. В поездки по «зимнику» меня по-первости с собой не брали из-за склонности хлипкого организма к частым простудам, так что рассказывать на этот предмет особо нечего.
Водное же путешествие обычно занимало более двух часов даже при хорошей погоде, и под монотонное урчание мотора можно было вдоволь налюбоваться красотами сибирской природы. Кряжистыми увалами, густо расписанными многоцветными мшистыми мазками, и высоченными скалами, плавно вырастающими из глубины своего отражения, как ваза из гончарного круга, крутыми излучинами и необозримыми просторами, круговертью простоватого «березового ситца» и аристократически строгого темнохвойника.
Особенно я любила, когда водная гладь, при солнечном безветрии казавшаяся неподвижной, отчетливо зеркалила берега, небо и, казалось, даже душу, словно ей вдруг становились известны самые сокровенные тайны. Пробирало от макушки до пяток и тянуло туда, в глубину.
Если же погода вдруг норовисто взбрыкивала, становилось не до красот. Небо враз мрачнело, вода густо подкрашивалась темной зеленью, крепчал ветер, мыльной пеной вскипали бурунчики и начиналась болтанка, покруче чем на американских горках.
Меня всегда тянуло к экстремальщине, может, поэтому в момент взлета лодки на гребень волны и секундного парения между двумя стихиями не просто захватывало дух, но и воображалось невесть что. Зато от падения и удара плашмя о воду чаще всего казалось, что позвоночник сжимается, как контуженная гармошка, и этот самый дух покидает тело насовсем. Скорость, естественно, приходилось сбрасывать, чтобы не отбить себе все то, что еще могло пригодиться. Но невероятное чувство свободы и впрямь окрыляло и с лихвой компенсировало временные неудобства.
Но вернемся к середине июня. Едва мы причалили, на нос лодки вскочил высокий поджарый пес. Он пару раз гавкнул и, как мне показалось, самодовольно ухмыльнулся, типа, мол, знай, чужак, кто тут хозяин. Хотя хвостом вилял вполне дружелюбно, я заранее напряглась.
Стоило нам сойти на берег, как пес тут же потрусил следом, обнюхал меня со всех сторон и принялся назойливо тыкаться носом в ладони. Да еще языком норовил обслюнить. Такое знакомство мне сразу пришлось не по нутру. Захотелось немедленно вымыть руки.
То, что я собак не люблю – слишком мягко сказано. Глубочайшая неприязнь, зародившаяся еще в раннем детстве, с каждым годом только росла и крепла. Стараясь не делать резких движений, я опустила на землю сумки, прижала руки к груди и зашипела на пса: «А ну, брысь! Да сгинь же ты, холера»!
А мой спутник, вместо того, чтобы отогнать пса, ехидно подсмеивался и подзадоривал: «Да ты не бойся! Это же Кучумчик, который «уазик» мне заблевал. Помнишь его»?
Кучумчик? Быть такого не может! Что за глупый розыгрыш! Куда же тогда подевался неуклюжий кутенок, еле-еле семенивший на коротеньких ножках, смешно приволакивая зад? Этакий колобок, натужно подпрыгивавший, чтобы взобраться по ступенькам на крыльцо и скатывавшийся с него чуть ли не кубарем?
И, тем не менее, пришлось признать, что обман исключался. Это действительно был Кучум, уже успевший отличиться в охотничьем деле, облаяв в тайге свежий медвежий след, тогда как другие лайки трусливо жались к охотникам и скулили, поджав хвосты.
Может, потому-то другие и сидели на цепи у своих будок, а этот пес бегал там, где вздумается. Его не пускали в избу, но, стоило оставить дверь открытой, как он шаг за шагом отвоевывал себе все больший кусочек хозяйского пространства. Сначала только просовывал нос, потом – голову. Замирал, оценивая нашу реакцию на вторжение. Потом переступал через порог и безбоязненно шагал по комнате. На него беззлобно покрикивали, но Кучум не отступал и, в конце концов, пристраивался под столом, внимая людской беседе.
А еще ему одному полагалась особая привилегия, превратившаяся в своеобразный ритуал. Когда мы собирались на рыбалку, Кучум опережая всех, прибегал к причалу и сновал возле лодок, пытаясь определить, на какой пойдем. Лихо запрыгивал то в одну, то в другую, расплескивая по сиденьям смачные мазки грязи.
Определившись, Кучум устраивался в лодке, но, перепачкав сиденья, на этом не успокаивался. Он то ерзал и вертелся на месте, то совался с кормы на нос, то привставал на задние лапы и почти как человек опирался о борт, изображая заправского морского волка.
Как-то раз я имела неосторожность забраться в лодку раньше него. Наличие препятствия Кучума не остановило. В прыжке он так низко пролетел над моей головой, что чуть не полоснул когтями по лицу. Хорошо, я пригнуться успела. А еще с пса клочьями лезла шерсть, забиваясь то в глаза, то в нос, что тоже не способствовало усилению моей любви к собачьему племени.
Если честно, Кучум меня раздражал, а временами даже бесил. И я старалась держаться от пса подальше или тихонько шипела ему, когда никто другой не слышал: «Э-э, Кучумчик, наглая ты морда. Веслом по башке, и за борт? Как тебе такая перспектива»? Но пес, понимая тщетность угроз, продолжал отираться рядом и испытывать мое терпение…
И вот однажды на исходе лета я застала момент, когда с базы одновременно уходили все обитатели, за исключением сторожей.
Почуяв неладное, пес рванул к лодкам, но был перехвачен одним из сторожей. Перемежая тягучий скулеж с прерывистыми гортанными хрипами, Кучум задергался, пытаясь вырваться, и сторож почти оседлал его, сжав коленями бока.
Лодки отчалили и потянулись к выходу из залива. Только тогда сторож ослабил захват. Кучум вырвался и припустил вдоль берега. А потом остановился на мысу и тоскливо застонал в своем собачьем горе.
В тот момент я простила псу все проказы и мелкие пакости. Эх, бедолага, ну что ты маешься! Пройдет неделька-другая, и все вернутся. Только вот не дай тебе Бог узнать, как предают по-настоящему…
Каждый раз пес воспринимал расставание с прежней болезненной остротой, а осенью и вовсе выкинул фортель, едва не стоивший ему жизни: поначалу все так же бестолково метался по берегу, а потом вдруг бросился в воду и поплыл вслед за уходящими лодками.
Сторожа хватились Кучума не сразу. Сначала решили, что он по обыкновению удрал в лес. И только по чистой случайности местные рыбаки выловили его, жалкого, бултыхавшегося из последних сил. Студеная вода вытянула из него все соки. Рыбаки сперва решили: не оклемается, но нет, Кучум выжил.
Из этого случая извлекли урок, и стали сажать пса на цепь и не спускать, пока лодки не отойдут за пределы видимости. Но подвиг Кучума и его верность не раз вспоминались за «рюмочкой чая», а мы с ним со временем даже стали добрыми приятелями…

P.S. Кстати, на фотке с Андреем именно Кучум.

[Татьяна_К]

«УЗЕЛКИ ПАМЯТИ»
(извлечения)

Как-то попала мне в руки книжка Боба Тронина «Сказание о Столбах и столбистах». Коллега дал, не без гордости показав при этом надпись на титуле: «Шмаге – герою книги от составителя. Будь здоров и весел».
На тот момент мое знакомство со Столбами ограничивалось походом в «живой уголок» в пятом классе да попыткой годика через два добраться до скал с лучшей школьной подружкой Юлькой, когда мы просто сбежали с уроков, побросали портфели за бетонные блоки возле Юлькиного дома и пустились в путешествие.
Скажу сразу, закончилось оно бесславно. До Столбов мы так и не добрались. Была зима, кажется, середина декабря. В тяжелых мутоновых шубках и валенках шли мы медленно, да еще дурачились, хохоча во все горло и бросаясь плашмя в ослепительно белый слежавшийся снег, такой плотный, что без труда выдерживал наш вес. А часа в четыре пополудни, когда уже начало помаленьку смеркаться, нам встретился мужчина, который просто-таки погнал нас назад и не отстал, пока не усадил в автобус и не сдал на поруки кондуктору.
Поэтому, естественно, мне было интересно хоть так, через печатное слово, соприкоснуться с этим особым, загадочным миром под названием «Столбы» и с его «обитателями» – людьми, которые в моем представлении рисовались чем-то вроде героев Джека Лондона.
Каюсь, сперва я была разочарована. Да что там, шокирована наотмашь! Романтики, которая чаще всего приходит на ум обывателю при слове «Столбы», автору хватило только лишь на предисловие. Дальше пошла правда жизни, разбавленная местами незатейливым «художественным трепом». И люди, описанные в книге, вовсе не походили на героев в том же обывательском смысле. Скорей уж, на лихих персонажей бульварно-криминальной хроники, которым ничего не стоило устроить потасовку по самому пустячному поводу с применением не только подручных средств, но и холодного, а порой и огнестрельного оружия.
Но потом я втянулась и, когда дочитала, поняла, как неуместна здесь эта пресловутая романтика. Ведь авторские зарисовки предназначались совсем для другой целевой аудитории. Для тех, с кем когда-то не только пели, пили и колобродили, но и покоряли вершины. Чтобы осталась о них яркая живая память, неподвластная времени, а не гербарий мертвых штампов и выверенных литературных изысков.
К тому же, признаться, некоторые эпизоды, касающиеся самого Шмаги, вызвали мое живейшее любопытство. Как-никак, на тот момент проработали мы с ним в одном учреждении без малого пять лет. Разное было: и мелкие трения по рабочим вопросам, и вполне мирное сосуществование, и участие в коллективных вылазках на природу с ухой и посиделками у костра. Но промелькнувший на страницах книги безбашенный паренек – старожил столбовской избы под названием «Искра», готовый очертя голову броситься в любую драку, запросто хватающийся за нож или «ствол», как-то не вязался в моем представлении с человеком, отвечающим в нашей конторе за защиту государственной тайны, выдержанным, суровым, которому безумства вроде бы не свойственны.
Но, как часто бывает в жизни, не вязался, не вязался, да вдруг взял да и связался. Узелками-воспоминаниями, которыми он время от времени охотно делился со мной, прибавляя при этом с хитроватой усмешкой, что мог бы и книжку написать, да только не издадут ее, посчитав за досужие выдумки.
Я подсмеивалась в ответ, стараясь как можно плотнее уложить эти узелки на чердаке памяти, чтобы потом, засев за компьютер, достать их оттуда и нанизать потихоньку в немудреное текстовое «макраме». Если что-то упускала и не могла вспомнить, то откладывала свое творение и возвращалась к нему, когда подзабытый эпизод вновь случайно всплывал в разговоре.
Можно было, конечно, поступить проще и восполнить пробелы путем расспросов. Но мне наоборот нравилась спонтанность и даже некая отрывочность изложения. К тому же исподтишка жалил суеверный страх, парализуя преждевременные позывы к откровенности. Нечего, мол, раскрывать свои намерения, пока не будет поставлена финальная точка.
Позже, когда нашим отношениям со Шмагой стало тесно в служебных рамках, из старого альбома появилась фотография, на которой симпатичный безусый юноша с сигаретой на губе смотрит куда-то в сторону с циничным прищуром хлебнувшего жизни взрослого мужчины. Того, который сейчас стоял рядом и, опершись на кухонный столик, неспешно комментировал снимки.
Наверное, именно тогда два таких несхожих человека окончательно стали для меня единым целым.
К сожалению, жизненная круговерть прервала мои литературные потуги. Потерялась и часть записей. А потом так шарахнуло, что до сих пор оправиться сложно. Шмага погиб. Неожиданно и нелепо. Всегда опаздывавший, в этот раз успел на встречу с судьбой.
Пусть не достиг он каких-то значимых высот в скалолазании, но, несомненно, оставил яркий след в истории столбизма. И я утвердилась в решимости доплести свое «макраме» в память об этом неординарном человеке. Чтобы в каждом «узелке» словно слышался его неповторимый харизматичный голос.

Гримасы судьбы
Помнишь, Касаткин, ты как-то говорила, что хотела с утеса сигануть? Там, на Бирюсе? Жить, видите ли, надоело. Не мне тебя этой жизни учить, ты и сама дама умная. Но историю одну могу рассказать.
Метрах в пятидесяти от «Искры» была вассальная стоянка. Называлась «Али-Баба». Ходила туда одна девчонка, Галька. Фамилию не помню, да и не суть важно. Вздумала она как-то от несчастной любви газом травиться. Заперлась дома, включила плитку. Посидела, подышала, потом травиться передумала. Взяла сигаретку… чиркнула зажигалкой… Бабахнуло так, что стекла повылетали, а ей пол-лица снесло. «Пластику» тогда еще не делали. А девчонка была ничего, симпатичная.
Казалось бы, все, жизнь кончена. Но Галька не сдалась, да и на Столбы ходить не перестала.
Потом она, правда, замуж вышла. Парень приезжал на соревнования по скалолазанию, откуда-то с Урала. Познакомились, встречаться стали. Вся «Искра» гуляла, когда они проставлялись.
Так что и ты не торопись на себе крест ставить. Вот воспитаем в тебе человека, найдем хорошего мужа, и все путем будет. А я уеду в Кужебар, домик поставлю у речки, буду там рыбку ловить, лосиков да козочек постреливать. И без обижулек. А то представь: через пару лет я стану совсем стареньким, немощным, уже ложку деревянную надо к одному месту привязывать, а ты еще бабонька – самый сок. Не дело это, да и для здоровья женского вредно.

Тонкая натура
Вообще, по тем временам много девчонок на Столбы ходило. Кто на скалы рвался, рекорды ставить, кто – с пацанами задружить, а кто и просто так. Вспомнилась мне тут одна, тоже Галька, но другая. Странная она была. Почему странная? Так она бродила вокруг избы с отсутствующим видом, разглядывала что-то, восторгалась всем без разбора, каждой травинкой или букашечкой-таракашечкой. И все с томиком стихов ходила. То ли Пушкин, то ли Лермонтов, то ли еще кто, хрен его знает.
Прибилась к нам. Ну, мы не гнали, хочешь – ходи.
Бывало, подойдет вдруг из-за спины и скажет: «Ребята, а давайте я вам стихи почитаю».
Нам до лампочки. Читай, коли хочешь. Хотя втихаря подсмеивались.
Она на пенек присаживалась и читала. С выражением, как в школе. И лицо при этом такое, знаешь, блаженное, что ли.
А потом стала проситься к нам в избу.
Ну, мы ей говорим: «Примем, мол, если спиртяги принесешь».
Прошло несколько дней. Мы и забыли уже. Сидим толпой в избе, отмечаем что-то, и вот глядим, идет наша Галька, еле мешок тащит, а в нем – бутылки с красным вином.
Дружочек мой снял пробу и как закричит: «Мужики, разойдитесь! Я сейчас харч метну»! И правда, такая это оказалась гадость.
Я Гальку последний раз лет 20 назад видел. Целительством занялась, а еще – картинами. Ты в «Диане» была? Видела там картины из перышек? Понравились? Вот, это ее. Нашла применение своему восприятию жизни.

Супчик
Касаткин, живей домывай посуду и ставь воду. Пельмешек сварим, а то скоро народ подтянется. Глянь, там на веранде пакет должен быть. И приправки в шкафу. Можно еще колбаски настрогать и огурчишки с помидорцами. Давай-давай, шурши по хозяйству. Мужики голодные, весь день по лесам пробегали. Я рассказывал тебе, как Петя Задворин на Столбах суп варил? Нет? Тогда слушай.
Была в то время одна лихая троица – Макс, Лисяна и Петя Задворин. Они не в нашу избу ходили, а в «Медичку». И вот Петя как-то суп сварил. Побросал в ведро картошку нечищеную вместе с землей, здоровенный кусок мяса прямо в бумаге, селедку соленую, огурчиков покромсал, а потом еще и бутылку красного вина вылил. Мужики, говорит, идите жрать.
Зачем он так сделал? Дураков, Касаткин, не сеют и не пашут, они сами растут.
Мы его тогда долго материли. Суп, понятное дело, вылили. Хотели заставить Петю его съесть, да не догнали…

Горшочек каши
Как-то в избе зашел спор о том, кто сколько сможет съесть. Вова Деньгин и Юра Михайлов поспорили на ящик водки, что смогут съесть на двоих ведро каши.
Сказано – сделано. Ведро каши они съели. Хорошее такое, литров на десять.
А что потом, Касаткин? Да ничего. Просто одно место было очень долго занято. То самое, как ты говоришь, «домик неизвестного архитектора».

Веревка
Как-то раз, перед Абалаковскими соревнованиями, тренировались на Столбах ребята из Новосиба. И снаряж свой без присмотра оставили. Ну, мы с Гогой и прихватили у них веревочку . Ушли по хребтам, спрятали ее недалеко от избы и быстренько вернулись назад. Тренер новосибирцев с утреца хватился, стал всех расспрашивать, да только кто бы ее отдал. Такие веревки в те времена на вес золота, только в секциях были.
Тогда на Столбах часто тащили все, что плохо лежало. Ценные вещи (аппаратуру там и прочее), правда, не брали. Поэтому воров не сильно искали.

Шпион: из первых уст
Касаточкин, ты у Боба читала главу «Шпион»? Понравилась? На самом деле, конечно, все было маленько не так, как он изложил. Даже совсем не так. Просто тогда об этом рассказывать нельзя было.
По тем временам я в Кировском работал старшим опером. И уволился вовсе не из-за неучтенной коллекции оружия, которую у меня изъяли по наводке того «шпиона». Хотя жалко ее, там такие «стволы» редкие были, сердце кровью обливается, один – даже тысяча восемьсот какого-то махрового года. Его народные умельцы до ума довели и активно пользовали в разбойных нападениях. А мы, Касаточкин, естественно, учитывали не все, что изымали в рейдах. Многое к рукам прилипало. Еще у меня маузер был, ладный такой, весь из себя красивый, сам в руку ложился. Очень мне нравился. И ножи практически со всех концов света.
Ну да что говорить, Славка, падла, конечно, меня тогда конкретно подставил своим кандибобером, когда будучи у меня в гостях, «кольт» пригрел, а потом в ФСБ принес, признаваться, что он американский шпион. Ну что с дурака возьмешь. Реально дурак, шизофрения у него была, лечился от нее долгое время, хотя это не помешало ему потом мединститут закончить.
Хотя, в общем-то, все удачно вывернулось. Мне как раз предложение поступило перейти на нелегальную работу. Вербовать агентуру для розыска. А для этого надо было из органов уволиться. Поэтому скандал мне только на руку сыграл – все чисто, не подкопаешься.
Только коллекцию восстановить не удалось. Зато вот теперь слоников собираю.
А Славка медицинский центр открыл, методику свою активно продвигает. Мы с ним нормально общаемся, несмотря на прошлое. От шизофрении он, кажется, вылечился. Хотя иногда проскальзывают в разговоре какие-то странности. Диск он мне подарил для медитации, правда, тексты там весьма своеобразные, не каждому нравятся.

Последний подъем
Лазили мы по молодости без страха. И без страховки. Как-то по кайфу было, и масть шла. Я даже, когда дюже молодой был, приз Гагарина выиграл по скалолазанию. И разряд имел по альпинизму. До КМСа , правда, не дотянул, надо было несколько восхождений сделать разной категории сложности, а мне не до этого стало.
И вообще, если бы меня маманя в армию не сдала, неизвестно, что бы из меня вышло. Или прибили бы где-нибудь, или посадили.
В 1973 году я работал бортпроводником в авиаотряде. И вот как-то вернулись мы с рейса. Посидели на лавочке, коньячку употребили. А жара, Касаткин, стояла, за тридцатник. Может, от этого нам известная жидкость в голову стукнула. Мы вышли на взлетную полосу, где стоял самолетик, залезли в кабину, включили приборы и вывели его на полосу, потом разогнали, осталось только в воздух подняться. Что нас тогда остановило, не помню. Если бы поднялись, все, статья за угон воздушного судна, если бы не сбили где-нибудь по-тихому. Маманя моя нас тогда от суда еле отмазала, но путь в авиацию был заказан.
Отслужил я в ракетной части под Читой. Пришел из армии и почти сразу рванул с другом на Столбы. По старой памяти попытался залезть на Первый Столб по «пятнам». Раньше, как три пальца об асфальт. Так то – раньше. Лезу и чувствую – правая нога сыграла. Потом опять. Я к скале прижался и стою. Ни вверх, ни вниз. В первый раз страх пришел.
Дружочек мой тогда наверх меня едва затянул, и то на одних матах. С тех пор я на скалы больше не лазил.
В избу ходил какое-то время, потом перестал. Может, с тобой снова начнем ходить…

[Elena76]

Таня, Вы абсолютно правы - "макраме" нужно доплести обязательно. Тем более, что у Вас это получается просто виртуозно..

Увлекает так, что не оторваться..