«НА ИЗЛЕТЕ ЛЕТА»
Вот и минул последний летний выходной, чудом сохранивший остатки тепла. Погода ломалась, как песочное печенье. Всю прошлую ночь буйствовал ливень, заглушая даже гудение генератора в сарае, а под утро, вторя братской стихии, взвыл ветер. Осинки трусливо отдали ему на откуп догорающие багрянцем листья, а сосенки податливо колыхались, как марионетки в руках кукольника.
Залив казался спокойным, но на выходе от пенных «барашков» рябило в глазах. Водохранилище, которое местные называли не иначе как «морем», штормило не на шутку, и с каждой минутой ситуация только ухудшалась. Медлить было нельзя.
Две лодки уже отошли, только Касаткин и Дон Рэба, не собравшиеся с вечера, замешкались на берегу.
Дон Рэба, он же Шмага, он же Старый, он же Анатолич, он же Андрей Анатольевич, столбист, бард, большой жизнелюб и баламут, был одним из основателей и душой охотничьего общества. А Касаткин однажды в трудную минуту прибилась к нему по жизни и, несмотря на разницу в возрасте в четверть века, держалась за него с отчаянным упорством. Да и он не отпустил бы ее ни за что на свете, хотя ни за что на свете и не признался бы в этом.
Дон Рэба привык относиться к жизни легко, с какой-то залихватской иронией. Именно он, будучи слегка навеселе, придумал эти странные прозвища. Ему нравилось называть свою подругу вот так, по-пацански, как на Столбах, а ей это напомнило любимые с детства истории про индейцев. Свое же «имечко» он позаимствовал у Стругацких, причины на то имелись, и частенько в разговоры о каких-то рабочих моментах вплеталась присказка: «Король велик и светел, а Дон Рэба всегда начеку».
Весь прошлый день Дон Рэба и Касаткин пробегали по лесу, осматривая охотничьи угодья. С утра, едва рассвело, проверили «загородку» – медвежью западню, сбитую жердями из трех старых кряжистых лиственниц и замаскированную лапником. Внутрь закладывалась привада из тухлой рыбешки, а на входе укреплялась петля, да только не заметишь ее сразу, потому как с глаз убрана.
Принцип действия западни не назовешь сложным. Сунется туда любитель поживиться тухлятинкой – и головой, а то еще и лапой передней прямиком в петлю угодит. От попыток вырваться она затягивается, и медведь в ловушке.
При взгляде на «загородку» даже несведущему человеку становилось ясно – был мишка ночью, был, да ушел, стервец. Кругом трава потоптана, кое-где в подсыхавшую после дождя землю вдавлены характерные отпечатки. На одной из лиственниц – свежая отметина. Лапник сбит, петля на виду. Внутри загородки – вонь несусветная, но привады и след простыл.
- Пестун, - коротко пояснил Дон Рэба, поправляя петлю, - потому и проскочил. Петля-то на взрослого медведя рассчитана.
- Пестун? – фыркнув, переспросила Касаткин.
- Мишка годовалый, живет при матери и за маленькими медвежишками присматривает, вроде как пестует.
- Ясно, - Касаткин призадумалась. Расчехлила «Никон», отщелкала несколько кадров и снова спросила, не вкладывая, впрочем, в вопрос особой сердобольности. – А вам их не жалко?
В прошлом году ей довелось наблюдать, как охотники обдирали и разделывали добытых маралов, и ситуация воспринималась абсолютно спокойно, а мертвые животные – как мясо и не более того. Тогда она порядком удивилась и поделилась своими ощущениями с доном Рэбой, но тот успокоил, что это нормально. Она ведь подруга охотника, а сопли при виде убитого зверя распускают только кисейные барышни.
- Кого, медведей? Тут, Касаточкин, жалость неуместна. Как леспромхозы развалили, развелось их в последние годы – тьма. Перенаселение страшное, кормовой базы мало. И местным от них житья не стало. У одного собаку задрали, у другого – скотину. А заниматься отстрелом некому. Надо мужикам сказать, чтобы поправили здесь все и снова приваду заложили. На берегу следочки есть интересные. Мамаша рядом ходит и медвежишко махонький, месяца два-три, не больше.
- Думаешь, придут?
- Ясен пень. Для медведей тухлая рыба – как для тебя конфетка. Ты закончила? Тогда вперед.
Им еще предстояло обойти ближайшие солонцы, разложить тяжелые солевые таблетки в утоптанные зверем вымоины под деревьями (на языке охотников это называется «засолить солонец») и сделать несколько снимков для инспекции, которая по навету какого-то доброхота должна была вскорости проверить ведение обществом охотничьего хозяйства.
На одном из солонцов попались им браконьерские приспособы – изъеденные ржавыми пятнами стальные кольца с зубьями, сходящимися на конус. Разложил, не побоялся какой-то гад, несмотря на аншлаги, ограничивающие территорию частных угодий, да еще и прошлогодней прелью сверху прибросил для маскировки.
- Вот смотри, Касаткин, – Дон Рэба нагнулся и поднял кольцо, – вступит в такое «изделие» маралье копытце – и все, пропал зверь. Острые зубья назад не пустят, только измотают да ногу до кости издерут.
- И что ты с ними делать будешь?
- А ничего, - Дон Рэба собрал все кольца и сложил в рюкзак, - с собой заберем. Мужики потихоньку местных расспросят, может, наведет кто. А там разберемся по-свойски, чтобы неповадно было.
Решив примерить на себя роль заправского охотника, Касаткин не поленилась забраться в скрадок метрах в пяти над землей и на своей шкуре испытала, что значит сидеть, скрючившись в три погибели на отсыревшем матрасе, и караулить добычу, которая может вообще не появиться. Хоть и пробыла там недолго, но этого хватило, чтобы спина затекла, ноги задеревенели, а отдающая плесенью сырость уютно угнездилась под одеждой.
- А знаешь, Касаткин, - мечтательно произнес Дон Рэба, - мы с тобой как-нибудь ночью засядем в скрадке. Возьмем ружьишко, спальники и послушаем. Ночью, знаешь, какие звуки? – Мужчина взял паузу и выдал самым серьезным тоном. - Может, леший шумнет. Или кикимора.
- А может, птичка пролетит или зверь пройдет? – съехидничала Касаткин, уловив хитринку в его прищуре.
- Птички, Касаткин, спят ночью. А у ночи звуки другие. Я как-то, помнится, сидел на солонце, который звери выели так, что образовался грот, и они входили прямо туда. А место открытое. Всего две тонюсеньких елки, которые не то что скрадок, перекладину с трудом выдерживали. Внизу ручей. Сидишь на этом насесте час, другой, а потом перестаешь слышать шум воды.
- Почему?
- Слух настраивается. И вот зверь выходит. Сначала видишь только его ноги. По ним определяешь, кто это: марал, косуля или лосик. Смотри, на прицеле есть деления. Ружье чуть вверх направляешь, на одно деление. И как только зверь начнет подниматься – бах!
- А подождать нельзя, пока он не выйдет?
- Тогда он тебя первый увидит, и все, пиши пропало.
Немного погодя Касаткин, вдохновленная рассказом, упросила дона Рэбу доверить ей ружье. Вроде как в шутку, поднести пару метров. Ружьецо было с оптикой, и она, приотстав, пристраивалась и так, и этак, вытягивала шею, как гусак, чтобы заглянуть в прицел левым глазом, упирая приклад в правое плечо. Дон Рэба заметил, посмеялся и поправил.
- Тренируйся, Касаткин, вырабатывай стойку. Обойдем все солонцы, потом, так и быть, попробуешь пострелять.
Надо сказать, солонцы располагались друг от друга на довольно приличном расстоянии. До некоторых пришлось сперва идти на лодке, а потом – шагать гуськом, след в след еще пару-тройку километров по нехоженому бурелому и сырой траве, доходившей чуть ли не до плеч. Касаткин едва успевала фотографировать, уже для себя, и глядеть под ноги.
Оружие притягивало, как магнит, и на привалах она старалась изо всех сил. Помаленьку стало получаться, и уже после десятка-другого повторов прицел подходил к глазу так же легко и ладно, как бинокль.
Лесные хлопоты закончились, когда начало смеркаться. Касаткин и Дон Рэба отошли на лодке от берега. Мужчина указал на торчащую из воды корягу метрах в пятидесяти и зарядил ружье.
- Целься во-о-н туда.
Касаткин захватила цель и в предвкушении выстрела задержала дыхание. Но ружьецо почему-то не откликнулось.
- Чадо ты мое, чудо, - усмехнулся в усы Дон Рэба. - С предохранителя-то сними.
- Вот зараза!
С нервным смешком она исправила оплошность и снова прицелилась. И все бы ничего, да сердце дало слабину. Ствол слегка повело вниз, и пуля ушла в воду под корягой. Отдача в плечо была слабенькой, не стоившей внимания, а вот прицелом с непривычки здорово шарахнуло по глазу. Правда, Дон Рэба успокоил, что синяка не будет, но все равно Касаткин струхнула и перед каждым последующим выстрелом стала опасливо прищуривать глаз и слегка отводить голову. Меткости это, разумеется, не прибавило, да и азарт ушел.
Вернулись на базу уже затемно. Пока мужики «изгоняли беса» в баньке, Касаткин в домике упражнялась с ружьем – продолжала вырабатывать стойку. Дон Рэба оставил на столе патроны, и она переламывала ствол, заряжала, целилась то в окно, то в керосиновую лампу, потом разряжала и все повторяла заново.
За этим занятием ее застал Дон Рэба. Рассмеялся и сказал, что с заряженным ружьем лучше бы на улицу выйти, пока ненароком окна не повышибала, да заодно случай припомнил из буйной столбовской юности, когда один подвыпивший шутник стрелял в лампу, чтобы свет спать не мешал. Но, похоже, ее упорство пришлось ему по душе.
… Приготовления закончились, и Дон Рэба прервал воспоминания:
- Так, Касаткин, ружье укрепи по правому борту. И веревку спрячь, чтоб под ногами не путалась. Ага, утолкай поглубже, а то наступишь. Из залива выйдем, держись крепче, видишь, волна боковая.
- А мне нравится, – беззаботно отозвалась Касаткин. - Не то, что встречная.
Они и раньше ходили по неспокойной воде. Всякое бывало: и ночное ориентирование по звездам да по лунной дорожке, и уклонение от «торпедных атак» топляка, и затяжной полу-дрейф на издыхающем моторе. И, хотя в настоящий шторм Касаткин еще ни разу не попадала, с этим мужчиной она ничего не боялась.
- Э, нет, Касаточкин, встречная-то как раз не опасна. А вот боковая может и лодку перевернуть. Запросто, как два пальца об асфальт.
- Все равно нравится, - она лукаво подмигнула. - Весело, как на аттракционе.
- Ага, весело ей…
К морю Дон Рэба всегда относился уважительно и частенько приговаривал, что оно, как и горы, ошибок не прощает. А он знал, о чем говорил. Были среди его друзей такие, кто по пьяному ли делу или от излишней самоуверенности нашел последнее пристанище на многометровой глубине.
Поначалу Касаткин и впрямь чуть ли не повизгивала от удовольствия, когда лодка, то соскальзывая с гребня в разложину, то вновь возносясь на гребень, лихо лавировала между волнами и с бешеной скоростью неслась вперед. Она могла бы поклясться, что такого кайфа прежде не испытывала никогда. Это пугало и одновременно восхищало. Но вот дону Рэбе было совсем не весело. Он с трудом удерживал равновесие, чтобы лодка не захлебнулась волной. Лоб покрылся испариной, а от привычного шутливого настроя не осталось и следа.
Когда вышли из «ворот», ветер переменился, и волны с шипением устремились навстречу суденышку. Сперва ощущения были как от зубодробительной скачки голым задом по стиральной доске. Потом стало еще хуже.
Волны играючи поднимали лодку почти на двухметровую высоту, тащили волоком по вздыбленному накату, обрушивали вниз, обдавая брызгами и пеной, и вновь, не давая передышки, вздымали ее на гребень.
В очередной раз лодка как-то особенно неуклюже плашмя шлепнулась о воду, и Касаткин согнулась от тупой боли. Сжавшись в комок, она крепче ухватилась за скобу, словно это могло погасить силу следующего удара. Но легче не стало.
- Голова… разваливается…
- Потерпи, Касаткин, проскочим. Мы сейчас на полном газу идем. Скорость сбавлять не хочется. Там у тебя сок далеко? Яблочный.
- Не-а.
- Дай-ка, а то уже вся спина мокрая.
Касаткин нашарила под ногами пакет (остался только грейпфрутовый, яблочный они выпили еще на базе), открутила крышку.
- Держи.
Дон Рэба едва успел отхлебнуть пару глотков, как лодку тряхнуло и едва не уложило на правый борт. Но все равно от резкого крена водички они зачерпнули. Хватило, чтобы Касаткин умылась, хотя не сказать, что это ей понравилось. И от сомнительного аромата рыбьей слизи желудок как-то подозрительно всколыхнулся.
Судя по техническим характеристикам, которые она не единожды изучала от нечего делать, эксплуатация принадлежащей дону Рэбе «Казанки-5М» допускалась на удалении от берега до трех километров при высоте волны до 0,75 метров.
А они, похоже, нарушили все заложенные производителем ограничения.
- Мы от берега далеко? – изо всех сил прокричала Касаткин, потому что ее привычно тихий голос почти невозможно было расслышать в такой круговерти.
- Километрах в пяти, - дону Рэбе тоже пришлось поднапрячь голосовые связки. - Дальше будет больше, там местами ширина в тридцатник.
- Да ну? – не поверила Касаткин.
- Так и есть, на воде расстояния искажаются. А я тебе про это говорил.
- А волна какой высоты?
- Метра полтора, может два. Видишь, как накатник раскачался.
- А лодка сдюжит?
- Дело не в лодке, – Дон Рэба начал догадываться, к чему она клонит, - а в умении. И в других факторах.
- Опыт не пропьешь?
- Примерно так. Что, дрейфишь?
- Не-а, - мотнула головой Касаткин. Если он спокоен и уверен в себе, ей тоже не стоит попусту волноваться.
Дону Рэбе не иначе как чудом удалось закурить.
- Глянь, пацаны на «резинке» к берегу прибились!
- Где? - она с любопытством заозиралась по сторонам.
- Вон там, справа.
Касаткин сперва ничего не заметила. Потом, приглядевшись, рассмотрела темное пятнышко, возле которого копошились две ярких оранжевых точки. Спасжилеты ни с чем не спутаешь. Одна из ушедших вперед лодок выбыла из соревнования со стихией.
- Молодцы, - одобрительно заметил Дон Рэба, - сообразили. Там неподалеку домик есть, переночуют, а завтра дойдут по спокойной воде.
Горизонт впереди подозрительно побелел. Дон Рэба сбавил скорость и достал из бардачка непромокаемые камуфляжные штаны.
- Надевай, Касаткин, пока мы на малом газу. В самый дождь идем. Перебирайся назад, да держись за сиденья, не то за борт нырнешь.
- Не мой размерчик, - по привычке шутливо закапризничала Касаткин, но в этот раз Дон Рэба игру не принял.
- Давай-давай, здесь тебе не конкурс красоты. На Шумихе снимешь.
Касаткин привстала, но, едва обернувшись, поймала грудью сильный порыв ветра. Не дай Бог равновесие потерять и в самом деле вылететь за борт. Плавала она чуть лучше топора, и то в бассейне, к спасжилетам, подражая дону Рэбе, испытывала устойчивое презрение, а глубина здесь везде была приличная. Да и погода к купанию не располагала.
Пригнувшись, Касаткин перебралась на корму. Сиденья были заняты пакетами с грибами и рыбой, которые не стоило перемещать в таких условиях. Тогда она попробовала натянуть штаны, держась одной рукой за спинку сиденья. Но это оказалось не так-то просто. Из-за того, что Дон Рэба сбавил ход, лодку бросало из стороны в сторону. Волны то и дело перекатывались через борт. Ветер вспучил штанины, как паруса, перекрутил и чуть не вырвал из рук.
Дон Рэба краем глаза наблюдал за ее мучениями.
- Не удержишься. Болтанет – и нырнешь. Садись-ка ты лучше на канистру, - посоветовал он.
Касаткин кое-как примостилась, натянула сначала одну штанину, потом другую, остался завершающий штришок.
Вдалеке раскатисто громыхнуло.
Она пошатнулась и дернула слишком сильно. Ткань треснула и разошлась от голени до колена. Упс!
- Касаткин, живей!
- Я штаны порвала!
- Ну и хрен с ними, со штанами! Погоди, не перелазь! Придется тент ставить. А это совсем не здорово.
- Почему?
- Да не люблю я его, ёшкин кот. Совсем обзора нет. Сидишь, как на унитазе.
Касаткин хмыкнула. Сравнение пришлось ей по вкусу, как и многие другие его прибаутки.
После того, как Дон Рэба заглушил мотор, они вдвоем поставили тент. Еле успели до того, как дневной свет стал мутным, и небо обрушило на них холодный ливень.
Тент промок почти сразу. Брезент впитывал воду, а потом выдавливал ее из себя крупными каплями на голову, спину, руки. Дон Рэба переносил душ спокойно. Касаткин ерзала и жалась, но вывернуться все равно не удавалось.
Лобовое стекло залило до полной потери видимости, но, как оказалось, Дон Рэба прошел бы этот маршрут, наверное, даже с завязанными глазами.
По мере того, как подходили к Шумихе, стало потише. Волны слабели и стлались под днище. Небо прояснилось.
Когда вошли в залив, о разгуле стихии уже почти ничего не напоминало, кроме мутной воды, колыхавшей сбитый с берегов мусор.
- Уф-ф, - фыркнула Касаткин и с наслаждением потянулась, - ну наконец-то.
- Ты живой, Касаткин? – пришвартовавшись, спросил Дон Рэба и, не дожидаясь ответа, с лукавой улыбкой продолжил. - Ничего, годика через два ты сама попросишь лодочку справить и принять тебя в наше общество. Вот увидишь.
Касаткин осторожно сошла на берег. Ее еще слегка «штормило».
- Ну, это вряд ли.
А про себя подумала: «Почему бы и нет. Как масть пойдет»…
