Рассказ Валентина Зайцева "Гога и Магога"

[vitaliy]

«... Да обратятся в похвалу непостижимой благости и любви Твоей к человечеству ужаснейшие злодеяния и постыднейшие грехи человеков от первого братоубийства Каинова до последнего восстания прельщённых развращённым сатаною народов Гога и Магога против стана святых и града возлюбленного». Эра Васильевна старалась не упустить ни единого слова преподобного Макария Алтайского, над изучением миссии которого работала последние дни; научный интерес этот был выстрадан и выпестован всей её противоречивой жизнью...-«И ниспослал огнь с неба от Бога, и пожрал их. Но и за них Иисус Христос, Сын Божий, проливал Кровь Свою на Кресте; в том грехе мира, который взял на себя агнец Божий, заключались все беззакония их. Но они сами не восхотели воспользоваться дарованною свободою, сами восхотели остаться рабами греха, сосудами гнева».
Эти слова преподобного Макария легко ложатся и в строчку судьбы самой Эры Васильевны, словно смычком водит преподобный по струнам её сердца, и оно сжимается от боли и никак не хочет разжиматься. Читать без слез становится невозможно. Надо бы прийти в себя, успокоиться.
Эра Васильевна отложила рукопись со словами преподобного Макария, поднялась из-за стола и подошла к окну; а там, как нарочно, словно в укор, словно напоминание о только что пережитом - прямо перед глазами та самая Никольская церковь. Высокая паперть, широкие врата…Но колокольня полуразрушена, купола давно снесены, а вокруг все поросло бурьяном… Картина запустения и тлена вернули Эру Васильевну к размышлениям о библейских городах Гоге и Магоге из видения преподобного Макария Алтайского.
Случилось так, что несколько последних лет Эра Васильевна, бывшая преподавательница научного атеизма пединститута, старательно по спецхранам алтайских библиотек и архивов, по крупицам собирала рукописи великого просветителя Алтая – преподобного Макария (Глухарева), который с последователями в середине девятнадцатого веке нёс Христов свет в языческие народы Горного Алтая. Труды святого алтайского подвижника, того самого, который в ее представлении так много лет едва ли не был ее личным врагом, теперь наполняли всю ее жизнь. Она с удивлением узнала, что преподобный Макарий был и одним из первых переводчиков Библии с церковнославянского на русский язык. Он же был и толкователем многих сложных мест Священного писания. «Гог и Магог»,- эти странные слова она вновь увидела в творениях преподобного…


Отец Эры Васильевны вырос в православной семье, и вместе с родителями ходил в церковь на службы. А еще любил он стоять с бабушкой на коленях перед домашней божничкой и шептать молитвы. Как он говорил позже, бабушка заразила его своей религией. Эту «заразу» быстро «вылечила» нагрянувшая в пламени гражданской войны революция, во время которой он с необыкновенной лёгкостью принял все её прямолинейные постулаты, в основании которых лежало богоборчество. И носилась конница двадцатилетнего комиссара по сёлам и весям, размахивая саблями. Тогда он, холостой парень, уже командовал эскадроном. Всё живое пряталось от их сверкающих сабель. Казни семеновцев и заложников, карательные сопровождения продотрядов — все мешалось в душе юноши, и опьяняли осознанием небывалой власти. «Именем революции!» — восклицал он в приговорах…
И однажды влилась его конница в улицы родного села Болотова. А там пустынно и безлюдно. Что случилось? Попрятались людишки или беляки тут потешились? Заныло сердце у отца. Взвихрил боевого коня в сторону сельсовета, а навстречу председатель бежит. Отец осадил перед ним коня, чуть ли не посадив на задние ноги, саблю занёс для удара:
«Недоглядел! Проморгал!» Упал председатель на колени лицом в копыта, взмолился: «Не изволь казнить, изволь миловать! Ничего не мог поделать. Попа послушались, в церковь увёл всех!» «А-а-а.., - взревел отец дико. - Вот оно что» - Крутнулся вместе с конём: «Ну, я ему!..» А председатель, видя, что гроза отходит от него, осмелился поднять глаза на командира: «Только вот,— замялся он, - с ревкома уполномоченный запрещает трогать этого попа. Обличием, дескать, сам знаешь в кого. Дак я по портрету в газете сравнивал: как две капли воды». Отец, гарцуя на коне, ещё пуще разгневался, метал громы и молнии: «И ты тут спокойно наблюдаешь, как этот поп своей внешностью насмешничает над вождём мирового пролетариата, порочит его революционное дело?!» и замахнулся опять саблей на председателя, «Я человек маленький! - взвыл тот и испуганно, заслоняясь от сабли руками. - Мне сказал уполномоченный, я и подчиняюсь». Отец смотрел на него с презрением. «Ладно, разберусь. А твой уполномоченный мне не указ. Запомни!» Чувствуя, что гроза отходит, председатель нерешительно поднялся на ноги, но руки не опускал, готовый в любой момент защититься ими от сабельного удара. И глядя в глаза грозному командиру, заговорил торопливо, заискивающе: «В таком разе дозволь доложить как коммунист коммунисту: этот поп ведёт ярую диверсию. Ходит по домам, да всех тайно исповедует, причащает. Некоторых, вопреки революционному указанию, крестил! А вот как-то намедни двоих венчал. А сам всё из дома в дом, из дома в дом. А я крадучись, по пятам за ним. Собственными ушами слышал, как он агитировал. «Торопитесь,- говорит, - скоро меня у вас не будет, идите, православные братья и сестры, на престольный праздик. Сегодня ведь Никола Чудотворец. Может, говорит, сегодня последний раз служить буду..» «Это он правильно сказал! - воскликнул отец и, вздыбив коня, крикнул своему эскадрону: - Сабли наголо! За мной!» Засверкали сабли на солнце, лавиной хлынула конница в сторону церкви.
Прямо на коне влетел отец на паперть с поднятой саблей, а оттуда прямо в храм. А там люду - битком. Шарахнулись к стенам, давя друг друга. Так что ничто не мешало прогорцевать с поднятой саблей к алтарю. Да так и въехал в Царские врата. Ткнулся конь грудью в Престол. Священник от жертвенника повернулся и спокойно так говорит: «Зачем же ты душу свою губишь? Ведь я тебя крестил, исповедовал, причащал. Ты верил в Господа нашего...» «Вы всё врали – мне - попы! - взревел отец. - Нету никакой души. Самые наилучшие учёные так говорят. Молись, контра, в последний раз, а я погляжу: спасёт ли тебя твой Бог». Священник заговорил опять по-прежнему спокойно: «Не гневи Господа, убивая меня в алтаре, и перед народом не создавай себе вину. Выведи меня куда-нибудь из Божьего храма, да там и заруби». Спокойствие священника взбесило отца, свистнула сабля и... кровь обагрила святой жертвенник. Срашно закричала попадья и дети отца Владимира. Старосту и еще несколько прихожан, бросившихся к телу священника, расстреляли уже на улице…
«Вот как мы с врагами революции!» - любил козырнуть отец перед маленькой Эрой.

Эра. Такого и имени-то нет в святцах. Но зато оно соответствовало революционному духу того времени. Воспитывалась Эра в ярой ненависти ко Господу. И неудивительно, что после окончания столичного университета, вернулась на родной Алтай преподавать в пединституте атеизм. Защитила кандидатскую, в которой старательно доказывала, что Бога придумали сами люди; и с той же старательностью убеждала студентов-алтайцев, что Духовная миссия преподобного Макария обманывала их предков. Но получилось неожиданное: от православия-то их отклонила, и сама, не желая того, кое-кого вернула к языческой вере. Товарищи из «органов» на партсобраниях часто говорили, что тайно и студенты и даже учителя, не говоря о простых колхозниках ездили в дальние села к камам-шаманам гадать по бараньей лопатке... И только теперь она поняла, что сосуд, коим является человеческое тело, не может оставаться пустым. Выйдут из него светлые силы, займут тёмные. В общем, выходило так, что тот посев, который произвёл преподобный архимандрит Макарий с последователями, она усердно засевала плевелами. И горноалтайские студенты, которых она наполнила языческим ядом, став учителями в горных аилах, сами продолжили дело Эры Васильевны - вытравляли из своих соплеменников святый труд Алтайской Духовной миссии. А ведь Иисус Христос сказал: «Горе тому человеку. через которого соблазн приходит». Так на что же надеется теперь Эра Васильевна, на какое спасение? А надеется она лишь на Божию милость. Ведь простил же Он разбойнику на кресте! И не Его ли Промысел, что у ней будто открылись глаза на то, чего прежде не видела, не замечала…
Считалось, что равных ей среди коллег не было. Но, даже работая над диссертацией она пользовалась лишь книжками воинствующих безбожников, вроде Емельяна Ярославского, а Библию и в руках не держала. И лишь услышав о возрождении суеверий шаманизма, возникло у Эры Васильевны желание подержать в руках Вечную книгу. Оформила допуск в спецхран библиотеки, и получила пыльный толстый том. И сразу, открыв заднюю корочку, увидела, что заключительные страницы оторваны. Вверху страницы были набраны слова «Откровение Иоанна Богослова», а заключительные строки были о народах Гога и Магога, соблазненных сатаной для восстания на святых… Тогда она не поняла ничего, но странное название народов «Гога и Магога» почему-то врезалось в память…

Коллеги Эры Васильевны сначала с удивлением наблюдали, как она большую часть времени проводит в спецхране за чтением Библии. Работники же библиотеки хотя и незамедлии передать “куда следует” о странном увлечении преподавателя атеизма, но отказать в выдаче Книги не решались: документы-то в порядке. Попытались, было коллеги на партсобрании поставить вопрос о политической зрелости Эры Васильевны, но времена как-то вдруг резко изменились: Библия и другая духовная литература стали продаваться почти в каждом книжном магазине, научный атеизм как предмет был отменен, а партию вскоре совсем распустили… Коллеги отметили про себя: “Не даром Эра в Москве училась, почувствовала изменение в генеральной линии, - вот и переквалифицировалась потихоньку. Не останется без работы!” Но затем сослуживцы Эры Васильевны с недоумением узнали, что она в течение уже нескольких месяцев писала своим бывшим студентам письма, в которых отказывалась от всего, чему учила, преподавая атеизм. Просила, чтоб простили, и о том, что по своему неразумию вела их к погибели. Около двенадцати тысяч писем отправила. А вскоре она, вопреки ожиданиям коллег, отказалась от преподавательской работы и вышла на пенсию. Уйдя на пенсию, оставила свою трёхкомнатную квартиру местному храму и переехала на жительство в родную деревню, в дом умершей недавно матери.
Личная жизнь её не сложилась. Два раза выходила замуж и всё неудачно. Детей не заимела. И теперь ей, одинокой женщине ничто не мешало полностью отдаться Богу. Но всё, что она сделала для Него, лишь малая толика по сравнению с тем вредом, который она нанесла православной вере. Главным ее желанием было хоть в конце жизни что-то сделалать, чтоб попробовать отмолить свои неподъёмные грехи; а вот отцу удастся ли помочь? О нём она молилась в течение нескольких лет ежедневно… И вот снова и снова за чтением трудов преподобного Макария (Глухарева) она от воспоминаний об отце переходит ко все более глубоким раздумьям. Как могло получиться, что ее отец, выросший в крестьянской семье, твердо хранившей православие, вдруг стал красным комиссаром, а новая власть уже в 1937 году объявила его самого “врагом народа” и судом “тройки” приговорила к расстрелу?.. В последнем своем прощальном письме, переданным к домочадцам через знакомого охранника, отец говорил о любви к партии и советской власти, а то, что с ним произошло, называл ошибкой. В конце же письма советовал родственникам отказаться от него и изменить фамилию. Вот и пришлось Эре Васильевне отречься от отца, фамилии, чтобы учиться в столичном университете и помогать советской власти воспитывать “нового свободного человека”. И пусть бы это была судьба лишь ее семьи… Но с какой лёгкостью нечистая сила в начале двадцатого столетия набрала вообще среди русских людей своё войско - словно бы и не было на Руси тысячелетней православной веры! С неудержимой радостью, если не с ликованием, сбрасывали люди с куполов кресты, громили храмы, над могилами умерших воздвигали сатанинские знаки - красные звёзды. А в конце двадцатого столетия тысячи россиян, а может, и миллионы, всё с той же лёгкостью как бы переметнулись назад, к Богу. Невольно напрашивается вопрос: есть ли твердость у сего народа, который так мечется и столь легко поддается внушению? Не этот ли народ, в самом деле, изберёт для обольщения и возбуждения на брань против Церкви Христовой освобождённый сатана? И не этот ли народ станет народом Гога и Магога?.. Эти-то мысли и возникали у преподобного Макария, переводившего с древнееврейского на русский язык Священное Писание Ветхого Завета еще в середине XIX века:
“...Но какие же это народы - Гог и Магог? Предки наши производили начало российского народа от Мосоха - Ноева внука. Если москвитяне от города главного получили название; а этот город называется так по реке Москве: то кто первый назвал эту реку Москвою? Вероятно, что потомки Ноя, а потом Мосоха многими веками отдалённые от своего древнего родоначальника, кочевали и в тех местах, где Москва течет, и назвали реку именем своего патриарха. Магог - родной брат Тубала (Тобольск) и Мосоха. Все трое - сыны Япета (Иафета — ред.). Что касается Гога, это одно имя с Магогом, представляемое в двойном виде свойству пророческого языка. Потому в 38 и 39 главах книги пророка Иезекииля сначала сказано: “сын человечь! утверди лице твоё на Гога и на Магога, князя Рос (Роша — ред.). Мосоха (Мешеха — ред.) и Тубала (Фувала — ред.), и прорцы нам”…Ужели слепым случаем представляется Иезекиилю вместе с Гогом-Магогом, Мосохом, Тубалом ещё один народ, которому имя Рос? Указанное место у пророка Иезекилия не есть ли изображение тех же событий будущих, только в большем размере и виде, которые вредставляются и в 20-й главе Апокалипсиса? Этот Рос не есть ли союзник и общник Магогу, Мосоху, Тубалу? Где же их общее место пребывания, откуда они выйдут некогда на широту земли и окружат стан святых и город возлюбленный? В пределах Севера, говорит Иезекииль. По сему - предположение, что земли будущего Гога-Магога занимает нынешняя россия. Чем же можно подтвердить, что Апокалипсическим Гогом-Магогом будут народы России, когда разъяренный сатана выйдет обольщать народы и возбуждать их на брань против Церкви Христовой; тогда российский ли народ будет занимать Гога-Магога, и он ли будет сим Гогом-Магогом, кто может знать, кроме Бога? Притом, хотя по указанию пророка Иезекииля Гог-Магог имеет земли свои действительно в отдалённых пределах Севера; но мы видим в Апокалипсисе, что прельщаемые сатаной народы, в которых он будет набирать войско своё, находятся в четырёх углах земли. Итак, хотя, собственно, Гог-Магог выйдет из недр Севера; но он найдёт себе единомысленных союзников во всех народах, дух которых будет - Гог-Магог. Итак, надобно только народам этим заботиться, чтоб не иметь духа Гога-Магога: ибо тайна беззакония издали замечается, и, постепенно достигши зрелости, наконец открывается. Посему истинно то, что антихрист придёт, но и то справедливо, что как прежде было, так и теперь много антихристов, которые суть предтечи последнего истнно и то, что в последнее время восстанут против царствия Христова богопротивные народы, означаемые именем Гог-Магог. Потому всем народам, верующим во Христа, только о том пещись недлежит, чтобы не заразиться Гога-Магога духом - сих исполинов последнего мира, чтоб нам жить, мыслить, чувствовать, говорить, действовать не по духу Гога-Магога, но по духу Иисуса Христа Сына Божия”…
Эра Васильевна услышала, вернее, почувствовала, что кто-то вошел. Отложила книгу. Обернулась. У порога стоял священник средних лет с рыжеватой бородкой.
- Здравствуйте, - сказал он. – Меня благословили служить здесь, в храме, в Болотове. И посоветовали обратиться к вам, чтобы вы, если вам не трудно, проводили меня.
- В к-каком храме?.. В Никольском?.. Но там всё заросло травой. В него заходит только скот, который осквернил его своими испражнениями. Да и крыши нет, дождь накрапывает. Как же вы будете служить там... в осквернённом? Да вы сами-то посмотрите в окно. Эра Васильевна отдернула зановеску, выглянула и не поверила своим глазам. Церковь стояла целёхонька. Крест на маковке отливал золотом. Сама маковка голубая, а в ней выпуклые, золотые звёзды. В окружении маковок поменьше, она возносилась к небу как нераскрывшийся бутон неведомого цветка. Эра Васильевна со священником вышли на улицу. И улица незнакомая. Дома как на подбор - из толстах брёвен. Крыши тесовые и ворота у каждого дома тоже тесовые, заборы тесовые, высокие.
- Где же мы находимся? - остановилась поражённая Эра Васильевна. Неужели в дореволюционном Болотове?
И вот она уже в церкви. Там многолюдно, но из присутствующих ни одного знакомого человека, и одеты не по-теперешнему. Возле аналоя священник. Принимает исповедь. Увидев его, Эра Васильевна удивилась, обернулась к своему попутчику, а попутчика нет.
- Проходите, проходите, - позвал её беззвучно - одними губами батюшка.
И она пошла. Люди расступались перед ней, давая проход к аналою. Исповедуясь, она чувствовала за своей спиной их смирение, которым они давали ей силы и слезы для полного раскаяния.

…Звук упавшей на пол книги разбудил Эру Васильевну. Наклонившись к полу, она увидела, что страницы книги, повествующие о Гоге и Магоге, обильно были залиты ее слезами. Непереставая беззвучно плакать Эра Васильевна подошла к окну, выглянула в него. Перед её взором по-прежнему стояла полуразрушенная церковь, а вокруг - деревня с раскисшими от грязи улицами и ветхими домиками. Немного успокоившись, Эра Васильевна вернулась к столу и придвинула к себе книгу…