Стихи Веры Полозковой

[Ночная радуга]

Прогулка

Квокка,
Выхухоль,
Тупайя
С пряниками в рюкзаках
В лес вошли, легко ступая,
И пошли смотреть закат.

День был свеж. Стояла осень.
Пахло хвоей и листвой.
И ходило между сосен
Солнце с белой головой.

Выхухоль сказала:
— Дамы,
Как мне нравится, когда мы
Выбираемся пройтись.
Столько красок!
Столько птиц!

На пригорке, на привале,
Глядя, как блестит река,
Чай по кружкам разливали
И глядели в облака.

— Девочки! —
Сказала квокка, —
С вами мне не одиноко.
Повезло мне в жизни сей
Повстречать таких друзей.

— Да уж, — молвила тупайя,
К угощенью приступая, —
Хорошо сидим втроем.
Может, что-нибудь споем?

Еж и белка, засыпая,
А над ними черный дрозд
Слушали из нор и гнезд:
Квокка,
Выхухоль,
Тупайя
Пели блюз
До первых звезд.

[Ночная радуга]

Верное средство

Я дважды за день упал, разбил любимого робота,
Поссорился с Мишкой из-за испорченного учебника
И понял, что мир со мною воюет без всякого повода,
А я не вижу вокруг ничего лечебного.

— Мам, у меня из рук всё валится и под ногами путается,
И я очень злюсь, и отчаяние ощущаю. —
И мама вздохнула:
— Грустная моя пуговица,
Садись ко мне, заварю тебе, что ли чаю.

***

Девушка и скрипка

Возле белой колонны в черном концертном зале:
Мы присели с мамой, куда нам тетеньки указали.

(Мама выдала мне пиджак и смахнула с него шерстинки
И сказала: какие кеды? Надень ботинки.)

Выходили люди, поблескивали очками
И водили смычками, а после цокали каблучками.

А потом вышла девушка, поклонилась и без улыбки
Заиграла на скрипке.
Заиграла на узкой скрипке.

Так она играла, что я все забыл и замер.
Так она играла, как будто я сдал экзамен,

Долетел до орбиты и вижу спину земного шара.
Так она играла, что публика не дышала.

Будто до разгадки тайны осталась самая малость.
Сердце ходуном ходило и долго не унималось.

И был строг ее профиль, и тонко было запястье.
И я видел, как сквозь нее проступало счастье.

И мы вышли на воздух, и мама меня спросила:
— По мороженому?
— Нет-нет, — я сказал.
Спасибо.

***
Тишина

Над водою тишина
Легче пуха
И пшена.
Утки, как же нам такая
Красота разрешена?
На закате над рекой
Синий с золотом покой.
Я не смел пошевелиться.
Я забыл, кто я такой.
Утки, есть такая грусть,
Словно и река, и куст
Знают все твои печали,
Все тревоги наизусть.

[Ночная радуга]

Дождь

Как хорошо, что дождь.
Мы через сон услышим:
Дробь побежит по крышам
Из-под его подошв.

Дождь пришел постучать
К нам из лиловой дали,
Встану и в одеяле
Выйду его встречать.

Голос его то хор,
Словно со дна колодца,
То он поет, смеется
тоненько, как фарфор.

То он мчит во весь дух,
То прекращает гонку,
Чтоб почитать дождёнку
Детскую книгу вслух.

Люди мрачнеют вмиг,
Только мелькнет он в окнах
Я открыл дверь и в мокрых
Тапочках в дождь проник.

Запах его и шум
В холод его крылатки
Встретил его и сладко
И глубоко дышу.

Стены, асфальт, металл,
Пишущий свежей краской,
Дождь мой любимый, здравствуй,
Я о тебе мечтал.

[Ночная радуга]

скажи ночной кассирше в «Билле»,
случайной крале:
все люди, что меня любили,
поумирали.

теперь божественных орудий
они пружины.
(а я и все чужие люди
остались живы).

теперь небесное кочевье
им дом и имя.
напомни, девочка, зачем я
еще не с ними.

и после чека и пакета,
(еще шурша им)
она тебе ответит: это
не мы решаем.

ты быть назначен их глазами,
но не печали.
ты их обнимешь на вокзале.
они скучали.

[Ночная радуга]

как тонкий фульгурит,
как солнце через лед,
как белоснежный риф
коралловый сквозь воду,
печаль моя горит,
и луч ее придет,
чтоб выпустить других,
погасших на свободу

я собираю клятв
и обещаний лом —
стол битого стекла,
стол колотого кварца, —
один и тот же взгляд
у преданных кругом,
и я готовлю им
прозрачное лекарство,

чтоб в день, когда у них
мир выпадет из рук
и демоны рывком
им воздух перекроют,
из-за угла возник
стремительный тук-тук
и с дребезгом повез
на Карияппа-роуд

а тут всегда святой
послезакатный час.
на дымчатом — орлы,
на серебристом — лодки
а там, над пустотой,
веселый лунный глаз
читает нас с листа,
как крошечные нотки

и больше ничего.
достаточно глотка:
стихают голоса
и отступают лица.
простое волшебство.
печаль моя река.
быть может, и твоя
в ней жажда утолится.

[Ночная радуга]

– что ты мне привезла?
мама, что ты мне привезла?
– это холодок родника в июле,
следа велосипедного кривизна,
маленькие радуги-лигатуры,
песни, слышные допоздна.

– мама, почему слова твои соль и пепел?
голос можжевельник и куркума?
почему ты других исцеляешь лучше,
чем умеешь вылечиться сама?
– я помогаю людям с работой горя.
я чиню проигрыватели ума.

– если бы я был учёный-изобретатель,
мы какой бы построили аппарат?
– тот, что очищал бы дома от смерти.
был бы измельчитель утрат.

– что бывает, мама, со старым горем,
аккуратно смолотым на свету?
– оно просто раскладывается на книгу
и темноту.

[Ночная радуга]

в юности любил умирать, представлял по себе воронку,
опаленных друзей, от горя живых едва.
а теперь помру — отойду покурить в сторонку.
жизнь сойдется за мной без шва.

в юности любил побольней: терзают — и ты терзаешь.
падал освежеванным в ночь, с бутылкою в кулаке.
а как отдал всех бывших жен потихоньку замуж,
так ты знаешь, иду теперь налегке.

в юности любил быть умней, стыдил бы тебя, невежду,
придирался к словам, высмеивал, нес бы чушь.
а потом увидел, как мал, и с тех пор ничего не вешу.
полюбил учиться. теперь учусь.

в юности любил побороться с богом, пока был в силе,
объяснить, что ему конкретно не удалось.
внук родился — и там меня, наверху, простили.
я увидел, как он идет через нас насквозь.

я молился, как ты: «дай мне, отче, высокий терем,
ремесло и жену, укрепи меня, защити».
вместо «дай мне, отче, быть благодарным своим потерям.
дай мне всё оставить, чтобы тебя найти».

[Ночная радуга]

хрусталь и жемчуг от морозов
и аметист
твой Петербург смотри как розов
и золотист

кто заводи подводит черным,
синит снега —
Куинджи или Уильям Тернер
или Дега?

на юг, как племена живые,
бредут дымы
и вот, окликнуты впервые,
застыли мы

как дети, бросившие игры
на полчаса,
чтобы узнать: снега воздвигли
и небеса

наладили метель из сказки
и фонари
ступай, дитя, и пробуй связки:
благодари

[Ночная радуга]

Борис, ты умер? Или это ложь?
Вранье высокой пробы и размаха.
Зачем висит на плечиках рубаха?
Затем,что пусть висит она. Не трожь.

Зачем я видел,если я не спал?
Зачем я приукрашиваю это?
Ты ждал звонка и в третий раз читал
Раскрытую на городе планету.

Я твой не мог припомнить телефон
И рылся в записных, которых нету.
Но дату помнил и держал монету
И высился у будки, как грифон.

Я знать хочу: ты видишь? Ты грустишь?
Ты волен обходить миры и дали?
Куда тебя в итоге передали?
Ты напеваешь? Думаешь? Свистишь?

А может, ты уже людей среди?
Других людей? С другими головами?
О, как бессильно - пробовать словами
Невидимое место впереди.

Я знать хочу одно - где ты теперь?
Не в смысле там каких-то вероятий,
Записанных, придуманных понятий,
Я знать хочу, как рыба или зверь.

...Квартиру помню. Лестница желта.
На улице - сгущенный зимний морок.
Сто сорок? Разумеется, сто сорок.
И миска в коридоре. Для кота.

[Ночная радуга]

Ну как ты там? Включи видеочат.
Дай покажу тебе моих волчат,
И самокат в подъезде, и старуху,
И дождь в лесу, и в палых листьях мышь.
А ты чего? Исследуешь? Летишь?
Поёшь под нос, что недоступно слуху?

Мы ничего не поняли, прости.
Мы ищем, где могли тебя спасти —
Ты опрокинул год и воздух вышиб.
Мы вниз глядим, считаем этажи.
Да что об этом. Как там, покажи?
Как этот чёртов мир с изнанки вышит?

Перед спектаклем театральный дым
Предупреждает голосом твоим,
Что здесь запрещена видеосъёмка, —
И слышно, что тебе чуть-чуть смешно.
Давай, скажи: то, что произошло —
Ошибка, шутка, битый дубль, поломка,

Дурная пьеса, неудачный трип.
Мой друг погиб, и рта его изгиб,
Акцент его и хохот — заковали.
Гермес трубит, и гроб на плечи взят,
И мы рыдаем, все сто пятьдесят,
Сипя и утираясь рукавами,

Но что теперь об этом, извини.
Там холодно, куда мы все званы?
Вверх — серпантин или труба сквозная?
«Бывает сложно с вводами в раю».
Но нет, причёску дикую твою
Я и в раю издалека узнаю.